Шрифт:
Закладка:
Он снова задумался о самоубийстве. С таким способным генералом, как Даун, во главе австрийцев, с таким способным генералом, как Салтыков, формирующим новую русскую армию, и с его собственными силами, уменьшающимися в численности, качестве и дисциплине, в то время как его противники могли восполнить любые потери, казалось очевидным, что победа Пруссии может быть достигнута только чудом; а Фридрих не верил в чудеса. На следующий день после Хохкирха он показал своему читателю, де Катту, сочиненную им «Апологию самоубийства» и сказал: «Я могу закончить трагедию, когда захочу».49 В этот день (15 октября 1758 года) Вильгельмина умерла, оставив распоряжение, чтобы письма брата к ней были положены на ее грудь в могиле.50 Фредерик обратился к Вольтеру с просьбой написать что-нибудь в память о ней; Вольтер откликнулся хорошо, но его ода, посвященная «гетеросексуальной и чистой женщине»51 не могла сравниться с простым пылом, с которым король отдал дань уважения в своей «Истории семилетней войны»:
Доброта ее сердца, ее щедрые и благожелательные наклонности, благородство и возвышенность ее души, миловидность ее характера соединяли в ней блестящие дары ума с основой твердой добродетели…Самая нежная и постоянная дружба соединяла короля [Фредерик писал в третьем лице] и эту достойную сестру. Эти узы зародились в самом раннем детстве; одинаковое воспитание и одинаковые чувства связали их в дальнейшем, а взаимная верность во всех испытаниях сделала эти узы нерасторжимыми».52
Весной в бой вступили новые французские армии. 13 апреля 1759 года при Бергене (близ Франкфурта-на-Майне) французские войска, которыми умело командовал герцог де Брольи, нанесли Фердинанду Брауншвейгскому поражение, но Фердинанд искупил свою вину при Миндене. Там (1 августа) с 43 000 немцев, англичан, и шотландцев он разгромил 60 000 французов под командованием Брольи и Контадеса столь решительно и с относительно небольшими потерями, что смог отправить 12 000 солдат к Фридриху, чтобы восполнить ослабление армии короля в результате катастрофической кампании на востоке.
23 июля 50 000 русских, хорватов и казаков Салтыкова разгромили под Цюллихау 26 000 пруссаков, которых Фридрих оставил для охраны подступов к Берлину со стороны Польши; теперь ничто не могло помешать русской лавине обрушиться на столицу Пруссии. Королю ничего не оставалось, как положиться на брата, который должен был удержать Дрезден против Дауна, в то время как сам он отправился в поход навстречу русским. По дороге он получил подкрепление и смог собрать 48 000 человек, но тем временем к русским присоединились 18 000 австрийцев под командованием генерала Лаудона, доведя численность Салтыкова до 68 000 человек. 12 августа 1759 года эти две армии — самые большие массы человеческой плоти со времен конкурентной бойни войны за испанское наследство — сразились при Кунерсдорфе (в шестидесяти милях к востоку от Берлина) в самой беспощадной, а для Фридриха — самой трагической битве войны. После двенадцати часов боя казалось, что он имеет преимущество; затем 18 000 человек Лаудона, которых держали в резерве, обрушились на измученных пруссаков и обратили их в бегство. Фридрих отважился на любую опасность, чтобы собрать свои войска; трижды он лично вел их в атаку; три лошади были под ним подстрелены; маленький золотой футляр в его кармане остановил пулю, которая могла бы положить конец его карьере. Он не был доволен своим побегом: «Неужели, — кричал он, — ни один дьявольский шар не может меня достать?»53 Солдаты умоляли его отойти в безопасное место, и вскоре они подали ему любой пример. Он обратился к ним: «Дети, не оставляйте меня, вашего короля, вашего отца!» Но никакие уговоры не могли заставить их снова идти вперед. Многие из них сражались шесть часов под палящим солнцем, не имея ни времени, ни возможности выпить чашку воды. Они бежали, и наконец он присоединился к ним, оставив за собой 20 000 пленных, раненых и убитых, против 15 700 вражеских потерь. Среди смертельно раненых был Эвальд фон Клейст, лучший немецкий поэт той эпохи.
Как только Фридрих смог найти место для отдыха, он отправил послание принцу Генриху: «Из армии в 48 000 человек у меня в данный момент не более 3000, и я больше не владею своими силами….. Это большое несчастье, и я его не переживу». Он сообщил своим генералам, что завещает свое командование принцу Генриху. Затем он опустился на солому и заснул.
На следующее утро он обнаружил, что 23 000 беглецов из сражения вернулись в свои полки, устыдившись своего бегства и готовые снова служить ему, хотя бы потому, что им хотелось есть. Фридрих забыл покончить с собой; вместо этого он реорганизовал эти и другие несчастные души в новое войско численностью 32 000 человек и занял позицию на дороге из Кунерсдорфа в Берлин, рассчитывая предпринять последнюю попытку защитить свою столицу. Но Салтыков не пришел. Его людям тоже нужно было есть; они находились во вражеской стране, и добывать пищу было опасно, а линия связи с дружественной Польшей была длинной и опасной. Салтыков решил, что австрийцам пора выступить против Фридриха. Он отдал приказ отступать.
Даун согласился, что следующий ход должен быть его. Сейчас, по его мнению, самое время взять Дрезден. Принц Генрих вывел из города войска, чтобы отправиться на помощь Фридриху; для охраны цитадели он оставил всего 3700 человек, но для отражения атаки были возведены мощные оборонительные сооружения. Новый командующий в Дрездене Курт фон Шметтау был верным слугой короля, но когда после Кунерсдорфа он получил от самого Фридриха сообщение о том, что все потеряно, он потерял надежду на успешное сопротивление. С запада к Дрездену приближалась пятнадцатитысячная императорская армия, с востока Даун активно обстреливал город из пушек. 4 сентября Шметтау сдался; 5 сентября от Фридриха пришло сообщение, что он должен держаться, что помощь уже на подходе. Даун, с 72 000 человек, сделал Дрезден своей зимней резиденцией. Фредерик с половиной этого числа перебрался в близлежащий Фрайберг и перезимовал там.
Зима 1759–60 годов выдалась исключительно суровой. В течение нескольких недель снег покрывал землю до колена. Только офицеры находили приют в домах; простые солдаты Фредерика жили в самодельных хижинах, прижавшись к кострам, кропотливо рубили и приносили дрова, чтобы прокормиться, и сами не имели почти никакой
