Шрифт:
Закладка:
Однако я понимаю, что пока не получу официального одобрения, продолжать нет смысла. К тому же я страшно устала. Сюда я приехала уже измотанной и держусь в основном на адреналине. Стоит мне на минутку присесть, стоит закрыть глаза и не обращать внимания на творческую круговерть в голове, как на меня наваливаются усталость и горе. В глубине души мне иногда хочется залечь в кровать на несколько дней, но этого-то я и не могу себе позволить. Мне здесь не на кого положиться, никто не приготовит мне ужин, если я сама его себе не приготовлю, никто не утешит меня, если у меня совсем опустятся руки. Инстинкт подсказывает: не останавливайся, двигайся дальше.
Что делала бы бабушка? Точнее, что делала бы я, будь я здесь с бабушкой? Все просто: ходила бы по музеям. У меня появилось бы занятие, я бы немного развеялась, а еще не поддавалась бы смутному чувству вины – дескать, живу в одном из центров мировой культуры и не пытаюсь, хм, культурно провести досуг. Но я не могла торчать в Уффици, возле Дуомо или еще где-нибудь, где придется стоять в очереди. К счастью, во Флоренции есть десятки музеев, которые (необъяснимым образом) не попали на страницы типичных, претендующих на богемный шик туристических путеводителей.
Недолго погуглив, я выясняю, что ближе всего ко мне Барджелло[32], который остался у меня в памяти как нечто восхитительное, если только средневековая тюрьма может быть восхитительной. Там выставлена красивейшая бронза, а еще я помню, как меня поразила одна скульптурная группа – думаю, работы Джамболоньи[33] или другого художника, чья фамилия звучит как название карбонада, – самые разные птицы, от воробьев до сов и роскошного павлина. Да, Барджелло вполне подойдет.
Я собираюсь уходить, когда телефон вибрирует: сообщение от Чарли.
«Бабушкины бумаги у мамы. Хочешь, чтобы я их просмотрела? Только я не могу, у меня и так дел по горло». Сестра прикрепляет фотографию, на которой красуется целый штабель архивных коробов. У меня замирает сердце. Я надеялась, что что-нибудь найдется, но не ожидала, что так много.
Я быстро набираю ответ. «Вау, ты их нашла, спасибо огромное! Можешь отправить их мне? Я знаю, что это геморрой, и, само собой, оплачу пересылку. Я была бы тебе очень благодарна».
Ответ от Чарли прилетает мгновенно. «Так и быть, но бумаг здесь горы. Похоже, бабуля была слегка старьевщицей. Пересылка будет стоить как крыло от “боинга”».
«Не вопрос. Я имею в виду – если тебе не трудно. Если честно, эти бумаги были бы мне очень кстати».
Ответ Чарли набирает целую вечность. Я уже ожидаю очередной занудной проповеди, но ответ оказывается коротким, почти резким. «Напиши адрес».
Ну слава богу. Дрожащими пальцами я набираю: «Виа Дианора, 43, 50122, Флоренция, Италия. Спасибо тебе огромное, Чарли. Я тебе правда очень благодарна. ххххх».
«Ладно, но не говори, что я тебя не предупреждала! Надеюсь, в этой твоей крошечной квартирке хватит места! х»
Чарли как она есть. Если немного сдвинуть диван, то уж для нескольких коробок место найдется. Легко.
Заметно приободрившись, я неспешно спускаюсь по лестнице и направляюсь к Барджелло, но когда передо мной уже маячит мрачная каменная башня, отвлекаюсь на лавку для туристов. Таких полно по всему городу, они набиты сумочками всех форм и размеров, с оттиснутыми на них флорентийскими геральдическими лилиями. В этой я вижу стойку с кожаными сумками летних пастельных цветов – розовые, желтые, голубые, сиреневые, фисташковые; ценник, написанный красным маркером, гласит: пятьдесят евро. Сумки наверняка не стоят этих денег, но выглядят основательно. Достаточно большие, чтобы вместить ноутбук, и к тому же могут сочетаться с чем угодно. Я подхожу взглянуть поближе. В дверях тут же появляется хозяин с улыбкой на лице.
– Что-нибудь понравилось? – спрашивает он – конечно, по-английски. Я уже смирилась с тем, что меня никогда в жизни не будут принимать за итальянку, даже если местные что-нибудь покупают в таких магазинах, а они наверняка ничего здесь не покупают.
– Спасибо. Я просто смотрю.
– О! Вот эти мы получили недавно. – Хозяин тут же переключается на итальянский, и я благодарна ему – как всегда, когда кто-нибудь воспринимает мои усилия всерьез. – Красивые и очень практичные. Хотите посмотреть поближе?
Я колеблюсь. Вряд ли я, пребывая в подвешенном состоянии, могу позволить себе спонтанные покупки, но хозяин уже отстегивает цепочку, снимает ближайшую сумку, нежно-желтую, и раскрывает ее передо мной, демонстрируя. Ничего лишнего – подкладки нет, швы неровные, зато крепкие и надежные. Большой карман на молнии, кошелек туда вполне поместится, еще один карман – для телефона. Горловину сумки стягивает тонкая кожаная кулиска того же цвета.
– Вот, попробуйте, – говорит хозяин и сует сумку мне в руки. Да, сшита без изысков, но кожа мягкая, как масло. Я вешаю сумку на плечо, свободное от бабушкиной «фенди». Ручки у сумки длинные, на вид выдержат приличный вес и пришиты на совесть. Мама, конечно, назвала бы такую дешевкой с претензией, а уж Дункан…
– Сорок пять, – объявляет хозяин магазина, ошибочно приняв мои раздумья за хитрую торговую тактику. – Две за восемьдесят.
Я снимаю сумку с плеча и внимательно рассматриваю. Мне нравится жизнерадостно-желтая, а еще розовая и фисташковая, напоминающие засахаренный миндаль или пасхальные яйца.
– А три за сколько? – спрашиваю я.
* * *
– Слушай, – говорит Кьяра, – я понимаю, что конец семейной жизни – это тяжело. Но я не могу взять в толк, зачем ты вообще вышла замуж за Дункана. Ты разве не знала, чего от него ждать?
Мы сидим на летней веранде «Прокаччи» на виа де Торнабуони. К тому времени, как Кьяра одолела полбокала спритца и сгрызла маленькую трюфельную булочку, гордость этих мест, я уже пью второй бокал и успела уговорить четыре такие булочки и еще парочку – с анчоусом. Я решила, разнообразия ради, пожить с удовольствием и легкомысленно. Говорить о Дункане не хочется, не хочется и оправдываться, но вид Кьяры, с недоумением в широко раскрытых глазах, лишает
