видимости, большинство участников заговора хотели провозгласить республику, взяв за образец конституцию США. Дистриту Диамантину был бы освобожден от наложенных на него ограничений, должников короны помиловали бы, в капитанстве поощрялось бы устройство мануфактур. Постоянного войска бы не было. Вместо этого оружие должны были бы носить все граждане, которые, в случае необходимости, служили бы в национальном ополчении. Самая интересная из многих предложенных мер относилась к рабству. Разрываясь между необходимостью выдерживать единую идеологическую линию и собственными интересами, заговорщики избрали средний путь и открыто поддержали освобождение рабов, родившихся в Бразилии.

«Инконфиденсия минейра» — пример того, как исторические события на первый взгляд незначительного масштаба могут повлиять на историю страны. Строго говоря, заговор так окончательно и не оформился, а вероятность его победы практически равнялась нулю. В этом смысле революция 1817 г., распространившаяся из Пернамбуку на значительные территории Северо-Востока, имела большее значение. Но значимость заговора «Инконфиденсия минейра» заключалась в символическом воздействии этого события: Тирадентис превратился в национального героя, и даже в школах с волнением и ужасом рассказывали о его казни, четвертовании, демонстрировании отсеченной головы. Конечно, это произошло не сразу, а в результате долгого формирования мифа, за которым стояла своя история.

Поначалу, когда Бразилия еще не обрела независимость, возобладал взгляд колониальных властей. Это показывает само название «Инконфиденсия минейра», которым в то время обозначили события и которое удивительным образом по традиции используется и в наши дни. «Инконфиденсия» — слово с негативной окраской, означающее вероломство, неверность, нарушение долга, в первую очередь по отношению к суверену или к государству. Когда Бразилия была империей[51], заговор в Минас-Жерайсе оставался «неудобным» событием, ведь участники его не испытывали симпатий к монархическому способу правления. Кроме того, оба бразильских императора являлись прямыми потомками королевы Марии, ответственной за осуждение революционеров[52].

Провозглашение республики в 1889 г. способствовало проецированию движения XVIII в. на события XIX столетия и превращению Тирадентиса в республиканского мученика. Для этого существовали реальные основания. Есть сведения о том, что публичное действо, устроенное королевской властью из казни Тирадентиса для запугивания населения колонии, возымело обратный эффект, сохранив в памяти как само событие, так и симпатию к заговорщикам. Поведение Тирадентиса, взявшего в определенный момент судебного процесса всю ответственность на себя, и финальное самопожертвование облегчили превращение его в мифологическую фигуру уже после провозглашения Республики. 21 апреля стало праздничным днем, а Тирадентиса изображали на портретах, с каждым разом придавая ему все больше сходства с чертами Христа. Так Тирадентис превратился в одного из немногих национальных героев, которых почитают как мучеников не столько правые или левые, сколько простой народ.

* * *

Независимость Бразилии станет результатом не революционного отделения от метрополии, а плодом исторического развития, сочетавшего в себе как изменения по отношению к колониальному периоду, так и многие черты преемственности. Вехами на этом пути станет переезд португальской королевской семьи в Бразилию и открытие бразильских портов для торговли с иностранцами, что положит конец колониальной системе.

Война Наполеона с Англией, которую он вел в Европе в начале XIX в., оказалось чреватой последствиями для судеб португальской монархии. После установления контроля практически над всей Западной Европой Наполеон ввел блокаду торговли Англии с европейским континентом. Португалия представляла собой брешь в данной блокаде, и эту брешь необходимо было заткнуть. В ноябре 1807 г. французские войска пересекли границу между Испанией и Португалией и двинулись к Лиссабону.

Принц Жуан, правивший в стране с 1792 г., когда его мать, королева Мария, была официально объявлена безумной, в срочном порядке принял решение о переезде двора в Бразилию. За несколько дней, с 25 по 27 ноября 1807 г., от 10 до 15 тыс. человек погрузились на португальские корабли, которые взяли курс на Бразилию. Охраняли их суда английского флота. В колонию прибыли все представители высшей администрации: министры, советники, члены Верховного суда, чиновники казначейства, офицеры армии и флота, члены высшего духовенства. Были также переправлены королевская казна, государственный архив, печатный станок и несколько книжных собраний, ставших основой Национальной библиотеки Рио-де-Жанейро.

После прибытия в Бразилию во время краткой остановки в Байе принц-регент Жуан подписал указ об открытии бразильских портов для дружественных стран (28 января 1808 г.). Даже принимая во внимание, что в тот момент выражение «дружественные страны» обозначало практически одну Англию, этот акт положил конец трехвековой колониальной системе. Находясь уже в Рио-де-Жанейро, в апреле того же года, Жуан отозвал декреты о запрещении устройства мануфактур в Бразилии, избавил от обложения пошлинами ввоз сырья для промышленности, предоставил субсидии на производство шерсти, шелка и железа, стал поощрять изобретение и внедрение новых машин.

Открытие портов было событием, исторически предсказуемым, но в то же время и обусловленным конкретными обстоятельствами. Португалия была занята французскими войсками, и торговать через нее с остальными странами было невозможно. Для короны предпочтительнее было узаконить обширную контрабандную торговлю с Англией и взимать положенные пошлины.

Основные выгоды от открытия портов получила Англия. Рио-де-Жанейро превратился в порт ввоза британских промышленных товаров не только для Бразилии, но и для региона Рио-де-Ла-Плата, а также для побережья Тихого океана. Уже в августе 1808 г. в Рио-де-Жанейро проживало от 150 до 200 английских коммерсантов и торговых агентов. Открытие портов стало также выгодным для землевладельцев, производивших товары на экспорт (в основном сахар и хлопок); они избавились от торговой монополии Португалии. Отныне стало возможным продавать что угодно кому угодно без ограничений, накладывавшихся колониальной системой.

Коммерсанты Рио-де-Жанейро и Лиссабона, напротив, восприняли эту меру в штыки, и принцу-регенту даже пришлось сделать для них некоторые исключения. По декрету от июня 1808 г. свободная торговля была ограничена портами Белема, Сан-Луиша, Ресифе, Салвадора и Рио-де-Жанейро. Так называемая каботажная торговля (торговля между бразильскими портами), могла осуществляться только на португальских кораблях. Пошлина на ввозимый товар, составлявшая 24 % его стоимости, снижалась до 16 %, если речь шла о португальских судах. Реальное значение имела только последняя мера, но в дальнейшем она оказалась превзойдена.

Рост английского влияния в сфере контроля над колониальным бразильским рынком достиг кульминационной точки в «Договоре о плаваниях и торговле», подписанном после долгих переговоров в феврале 1810 г. У португальской монархии поле для маневра было весьма ограниченным. Для возвращения себе Португалии корона зависела от исхода войны с Наполеоном, а ее колонии находились под защитой британской эскадры. По договору 1810 г. устанавливалась пошлина в 15 % на английские товары, ввозимые в Бразилию. Тем самым они оказались в преимущественном положении, даже обойдя португальские. Даже когда тарифы уравняли, преимущество английских товаров оставалось огромным. Продукция отсталой страны, в которую превратилась Португалия, без протекционистской тарифной политики не могла соперничать по цене и разнообразию с товарами