– Нет, однако… – Самади не закончил и вытер вспотевший лоб.

По лицу Мукеша промелькнула презрительная гримаса.

– Царь не станет наказывать вас, – сказал он серьезно и убедительно. – Я полагаю, – и у меня есть все основания считать так, – что Ашока оставит царствование.

– Почему? – одновременно спросили Кумари и Самади.

– В последнее время власть явно тяготит его: проникнувшись идеями Будды, он отстранился от мирских забот, – но для того чтобы вернуться к царствованию, для того чтобы править жестко и решительно, ему надо будет отказаться от этих идей. Это возможно, но маловероятно, – царь слишком проникся ими. Это уже не прежний Ашока, властный правитель и суровый полководец, он превратился в отшельника, в монаха, в нем не осталось ничего царственного. Незачем бояться его, он не опасен.

– Хорошо, если ты не ошибаешься, – глухо проговорил Самади.

– За всю свою жизнь великий визирь ни разу не ошибался, – с улыбкой возразила Кумари. – Можешь не сомневаться, что он не ошибается и сегодня, в столь ответственный момент. Ты ведь все тщательно взвесил, визирь, отмерил и перемерил?

– Зачем тебе был бы нужен иной визирь, великая царица? Меня ценят именно таким, каков я есть, – сказал Мукеш.

– Мы высоко ценим твои заслуги и твои таланты, великий визирь, – ответила Кумари. – Ты еще увидишь, как велика будет наша благодарность.

– Да, еще увидишь, – пробурчал Самади.

– О, я не сомневаюсь в вашей щедрости и благородстве, – Мукеш приложил руку к сердцу. – Для меня счастье служить надежной опорой вашей власти.

– Без которой рухнет все здание? – лукаво прищурилась Кумари.

Царь и его окружение

– Великая царица хорошо меня поняла, – ответил Мукеш.

– Мы всегда отлично понимали друг друга, – сказала Кумари.

* * *

Ашока сидел на плоском камне на вершине горы и смотрел вниз. Там простирались бескрайние леса, в которых кипела бурная, сложная и тяжелая жизнь, но отсюда, с вершины все казалось спокойным и гармоничным. Небо, горы и земля составляли часть великого неповторимого мира, несравнимо большего, чем земной мир с его мелкими страстями.

Питимбар прав, думал Ашока, когда-нибудь люди увидят величие и красоту мироздания, и тогда страсти утихнут, пороки исчезнут, жизнь преобразится и засияет чистым светом. Нам не дано дожить до этого, – во всяком случае, не в нынешнем воплощении, – но это будет, а значит, нечего тревожиться, нечего бояться. Да, мы сделали все что могли, и уйдем с достоинством; мы оставляем этот мир без горьких сожалений, с верой и надеждой в его светлое будущее.

Ашока вздохнул и взглянул на высокие белые облака, плывущие в небе. Тень от них скользила по горам и лесам, которые на мгновение делались скучными и унылыми, чтобы вновь вспыхнуть яркими красками. Теплый ветер растрепал волосы царя, он поправил их и с наслаждением подставил лицо под его порывы. Хорошо, сказал себе Ашока, хорошо…

Тихий и умиротворенный спустился он с горы, выпил воды из родника и умылся.

– Меня никто не спрашивал? – спросил он людей, что были здесь.

Они робко ответили:

– Великий царь, в деревне за ручьем тебя ждет человек, приехавший из города.

Ашока удивился такому их ответу и с неприятным чувством пошел к мосту через ручей.

– А, вот ты где, а я уже хотел послать за тобой! – услышал он уже издалека голос Питимбара. – Говорят, царь поднялся на гору и сидит там, – а сколько еще просидит, неизвестно.

– Зачем я тебе понадобился? Отвечай без ужимок и шутовства, – недовольно сказал Ашока.

– Ну вот, опять ты приказываешь шуту не быть шутом, – отозвался Питимбар. – Впрочем, ты прав, я сейчас не шут, но посол.

– От кого же? – нахмурился Ашока.

– От великого царя Ашоки. Я привез тебе его указы: отойдем в сторонку, я тебе расскажу о них, – ответил Питимбар. – Они такие суровые и грозные, что попробуй их не исполнить.

– Что за чушь ты несешь, – сморщился Ашока. – Ты, как всегда, приложился к кувшину вина?

– Ни в одном глазу! – обиженно вскричал Питимбар. – Я мчался к тебе, как ураган, а разве ураган бывает пьяным?

– Так что же за указы? Говори яснее, – Ашока злился на самого себя за свое раздражение.

– Первый касается увеличения налогов, он отменяет твой прежний указ о пересмотре их в сторону уменьшения. В нем же говорится об обязанности должников, каким бы тяжелым ни было их положение, выплатить все их долги, – особенно долги перед государством. У тех, кто не выплатит, будут отнимать имущество, – сообщил Питимбар.

Ашока так изумился, что не смог произнести ни слова и только развел руками:

– Но…

– Погоди, это еще не все, – продолжал Питимбар. – Второй указ касается больниц, приютов для бездомных и гостиниц для путников. В нем говорится, что они не оправдывают свое предназначение и обременительны для казны, поэтому большая часть их будет закрыта, а на содержание остальных будут собирать пожертвования. То же относится к приютам для животных.

– Но кто… – хотел спросить Ашока, однако Питимбар перебил его:

– Третий указ гласит, что отныне наша древняя вера является главной в стране. Остальные вероучения могут существовать с особого дозволения царя и под присмотром его слуг. Запрещается порочить нашу веру и вести споры о ней, ибо это приводит к смуте и бунтам. Покушение на нашу веру будет рассматриваться как государственное преступление… Четвертый указ касается бунта, вспыхнувшего в Саранганатхе…

– Где, в Саранганатхе?! – Ашока подумал, что ослышался.

– Ничего-то ты не знаешь, великий царь, – сказал Питимбар. – Там действительно начался бунт, он перекинулся на всю Ришипаттану и на другие области.

– Но как… – снова хотел спросить потрясенный Ашока, но Питимбар опять перебил его:

– Указ повелевает направить в бунтующие области твое царское войско. Бунтовщикам приказано немедленно сдаться, иначе их ждет страшная кара, и даже семьи их будут уничтожены, а дома сожжены… Вот какой ты грозный царь! Но все во имя государства, во имя его прочности и процветания, – это много раз повторяется в твоих указах.

– Но кто же… А, я понял! Моя жена и мой сын… – Ашока помрачнел.

– И с ними великий визирь. Без него не обошлось, – сказал Питимбар.

Лицо царя побагровело, глаза налились кровью.

– Они думают, что со мной покончено, но они ошибаются, – просипел Ашока. – Коня мне, коня! Я им отомщу! – крикнул он вдруг так громко, что крестьяне в деревне попрятались по своим домам. – Эй, коня мне! И пусть воины из моего отряда встретят меня по пути, во всеоружии и доспехах!.. Кумари, Самади и Мукеш забыли, кто я?! – взбешенный Ашока обернулся к Питимбару. – Я им напомню! Мой дед, царь Чандрагупта