— Что это, Серёжа? — интересуюсь я.

— Ну, мы же офицеры, — вздыхает он. — Вот войнушку нам и показали. Проверка нашей сути, а какова суть военного?

— То есть будет много бега и пальбы, — делаю я вывод.

С этим он соглашается. Мне интересно, конечно, почему именно та война, которую у нас знает каждый, но я молчу, потому что ответа всё равно не будет. Мы проходим буквально несколько шагов, и картинка сменяется — перед нами полуразбитые гаубицы, а по полю уже набегают фрицы и идут танки.

— Мила, ты к пулемёту, — приказывает Гром. — Я к орудиям!

— Есть, — сосредоточенно киваю я.

Пулемёт Дегтярева, двадцать восьмого года, с раструбом на конце, прошедший всю войну, лежит вполне нормально. Рядом с ним двое мёртвых бойцов, увешанных сумками с дисками. Игру напоминает на самом деле, причём, скорее всего, это именно иллюзия, взятая из нашей памяти, то есть из фильмов. Вот только убить здесь ещё как могут, поэтому я падаю прямо на труп, взвожу затвор и начинаю отсекать пехоту от танков, а Серёжа выводит гаубицу на прямую наводку. «Мышки» умеют всё!

Громкий выстрел прямо над ухом чуть сбивает прицел, но я тем не менее работаю, затем, схватив сумку с дисками, меняю позицию, уже понимая, что мы в фильме каком-то, потому что так на самом деле не бывает, не настолько фрицы были тупы, чтобы бежать на пулемёт, пусть он даже и один.

Вражеский танк просто взрывается, между мной и Серёжей падает снаряд, затем ещё один, становится реально страшно, но мне бояться некогда — серая нечисть всё не заканчивается. Снова взрывается танк, следом ещё один. И тут вдруг слева и справа появляются уже наши — краснозвёздные. Всё поле затягивает дымом, и вот мы уже с Серёжей сидим на обочине дороги, по обе стороны которой качаются колосья ржи.

— Хренасе! — резюмирует мой жених. — Ладно, пошли…

Но пойти мы никуда не успеваем. Из ржи выходит командир Красной Армии, судя по обозначениям — капитан, я одно время увлекалась. Он смотрит строго, но, увидев направленную на него винтовку, останавливается.

— Документы, — коротко требует Серёжа.

Тот лезет в нагрудный карман, доставая командирское удостоверение и протягивая его Сергею. Тут я знаю, что нужно делать, нас этому учили — подхожу чуть сбоку, забираю книжечку и делаю два шага назад. Чтоб я помнила, какие в это время были специальные отметки! Но… Картины берутся из нашей памяти, значит, должно быть что-то простое. Внимательно разглядываю документ и удовлетворённо киваю — действительно простое: скрепки из нержавейки, которые были только у немцев.

— Огонь, Серёжа, — командую я, и звучит выстрел.

Картина опять меняется — мы вдруг оказываемся в лесу. Я точно знаю: там впереди кто-то есть, но как идентифицироваться? Тут припоминаю, что во многих фильмах и книгах было, и шепчу на ухо Сергею. Тот улыбается, кивает и густо обкладывает лес по матушке. В ответ слышится аналогичная речь. Ну вот, можно сказать, идентифицировались.

— Вы откуда? — интересуюсь я.

— Первый Белорусский! — отвечают оттуда, и я вдруг понимаю: кольцо окружения замкнуто, фрицы окружены. От этой новости хочется петь и плясать. Картина вновь меняется — перед нами горы.

— В горы лезть надо? — интересуюсь я у Серёжи. — А нах… зачем?

— Судя по тому, что я вижу, — отвечает он мне, — по песне Высоцкого. Так что полезли, будем «Эдельвейс» с перевала сбрасывать.

Тут даже не понять, шутит он или нет, потому что в горы-то нам и надо. Дорога к Яге действительно непростая, она проверяет решимость и готовность дойти. По крайней мере, так нам объясняли. Да ещё у Яги возможны испытания, ну и кто знает, во что в результате всё выльется. Но сейчас я, закусив губу, лезу за Серёжей, а вместо страховки у нас — ремень, и страшно до дрожи.

Хорошо, что мы — единое целое, хорошо, что чувствуем друг друга, в противном случае давно бы уже повернули назад, а так — нет, так мы лезем и лезем. Пот разъедает глаза, форма уже насквозь мокрая, но я упрямо карабкаюсь вверх. Ну и что, что всё здесь взято из фильмов и ни разу не реально? Убить нас могут вполне по-настоящему, поэтому нам нужно убить их. Просто убить, и всё.

— Смотри, как расположились, — хмыкает Сергей. — Сейчас бы…

— Из рогатки можно попробовать достать, — вглядевшись, предлагаю я. — Помнишь «мобилизационный миномет»?

Старая история тридцатых годов — какой-то деятель предложил мины из рогатки класть. Это, конечно, было очень смешно, потому рассказывается как анекдот который десяток лет. Но тут из рогатки вряд ли, а вот пращой… надеюсь только, что Серёжа умеет. Жених кивает, но замирает, рассматривая у себя в руках уже не трехлинейку и не ППС, а вполне привычный калаш. Я замечаю, что его форма переменила цвет, оглядываю себя — похоже, мы сменили эпоху, оказавшись в совсем других горах.

Интересно, нас вообще по всем войнам из нашей памяти протащить собираются? Или не только по войнам? Серёжа, по-моему, только воевать умеет, а я?

* * *

— Готовьтесь к смерти! — орёт нечто, появившееся перед нами.

— Это что за уежище? — громко интересуюсь я, проверяя остаток патронов.

— Я — Кощей Бессмертный! — встав в позу, сообщает уежище.

— А что нам известно о Кощее Бессмертном? — деловито спрашивает Серёжа, вставляя гранату в подствольник.

— Ну-у-у-у… Смерть Кощеева в яйце… — что-то вспоминается мне из фольклора.

— Понял, — кивает жених, затем делает шаг, вбивая свой сапог именно в междуножие уежища, которому этот маневр не нравится.

Кощей ойкает и падает, выронив свой зазубренный меч и сворачиваясь в позу эмбриона. Тут я вспоминаю что-то о зайце в утке, которая в шоке, и уже хочу это рассказать жениху, когда уежище с хлопком исчезает. Видимо, это яйцо тоже содержит смерть, ну или с нами не хотят связываться.

— Интересно, — сообщает мне Серёжа. — Война закончилась, начались сказки, хотя в детстве я другие слышал.

— Серёженька, я вот о чём подумала, — начинаю я, глядя на то место, где только что злодей лежал. — Нам по десять лет. А чего это нас отдачей не носит, как лист по ветру?

— Потому что это