Мы в восторге.

Все эти дни живем какой-то особо напряженной жизнью. 17 мая в газетах на первых страницах было напечатано крупным шрифтом: «В последний час. Успешное наступление наших войск на харьковском направлении».

Наши войска освободили уже свыше 300 населенных пунктов, продвинулись вперед на 20–60 километров. Передовые отряды достигли Мерефы. Но в Барвенково и в Балаклее сидят гитлеровцы. Они глубоко охватывают наши фланги и ведут оттуда беспокоящий артиллерийский огонь. Где гарантия, что враг не активизируется на этих участках? Следя ежедневно за оперативной обстановкой по карте, мы с тревогой задавали себе этот вопрос.

Конечно, никто из нас не допускал мысли о неудаче. Но, к сожалению, случилось именно так.

Немецкая группа армий «Юг», усиленная значительными силами, главным образом авиацией и танками, прорвала нашу оборону в районе Изюм — Барвенково и в течение нескольких дней окружила всю наступающую группировку советских войск.

В ряде мест еще продолжались жаркие бои. Узловая станция и город Купянск нелегко достались немцам, но полное господство в воздухе их авиации, которая буквально прижимала к земле наши стрелковые части, делало сопротивление невозможным.

Начался отход частей по большакам и дорогам восточных районов Украины. Дни как назло стояли погожие, солнечные, и «юнкерсы» с «мессерами» безобразничали с фашистской наглостью.

Генерал Швыгин, ничего не сообщив, уехал в штаб фронта со всей своей комиссией. Меня это очень волнует, особенно теперь, когда я уезжаю в Белолуцк, в 7-ю саперную армию, к месту новой службы.

Грустно, очень грустно покидать бригаду в такое тяжелое время, но Водянник уже готовит машину. Мы прощаемся со всеми по-солдатски просто, навсегда покидаем тихий беленький прифронтовой городок Старобельск, переполненный до краев госпиталями и различными тыловыми службами. По пути заезжаем в Белокуракино. Там дислоцируется 14-я саперная бригада, где заместителем командира работает мой друг майор И. Г. Чепайкин.

— Ты с неба свалился?! — спросил он, когда я вошел в кабинет. — Хорошо, что застал еще, а то ведь я все на рубеже. Телефонограммой вызвали. Пойдем, дружище, ко мне, чайку выпьем.

— Нам с тобой теперь не до чая, Игорь. Расскажи, что в телефонограмме.

Чепайкин похлопывает меня по плечу и тихо шепчет:

— Завтра уходим. Всей бригадой, понимаешь?

От этих слов мне становится как-то не по себе, кажется, что не хватает воздуха, и я почему-то прошу Игоря открыть окно.

С улицы доносится сначала мощный гул самолетов, а затем оглушающие взрывы авиабомб.

— Второй раз сегодня немцы бомбят железнодорожную станцию, — говорит он. — Пронюхали, видать, что сюда подходят и разгружаются эшелоны с уровскими частями.

— А все-таки артпульбаты, говоришь, подходят?

— Еще вчера разгружались, — отвечает Чепайкин. — Оружия у них много, хорошего оружия, а транспорта мало. Тягачей нет. Из-за этого маневрирование артпульбатов невозможно... А посмотри, что на улице творится, — и Чепайкин показывает в окно. Поднимая страшную пыль, по дороге движется стадо породистых колхозных овец. Овцы идут медленно, лениво. Замыкают шествие три подводы, переделанные под цыганские кибитки, с полукруглым верхом, покрытым непромокаемой тканью. Из кузовов выглядывают женщины и дети, грязные, запыленные, как и вся эта улица со всеми строениями и зеленью.

— Третьи сутки вот так все идут на восток, — с грустью сообщает майор.

— А куда на восток? — спрашиваю я.

Чепайкин удивленно смотрит на меня и, выкинув с силой за окно недокуренную папиросу, нервничая, отвечает:

— За Волгу. Так они сами говорят.

В комнате становится тихо, но ненадолго. Беспокоят телефонные звонки.

— Три комбата, — говорит он, — доложили, что их люди уже на сборных пунктах и, как только начнет темнеть, они двинутся в поход.

— А ты сам когда выедешь?

— Я? — переспрашивает Игорь. — Как капитан корабля, выеду, когда с места тронутся последние подразделения.

— Не поздно ли будет?

— Не знаю, — отвечает немного погрустневший Чепайкин. — Давай-ка все же подкрепимся, а то тебе скоро в дорогу.

Обед наш несколько затянулся. Майора то вызывали к аппарату, то два раза приходил комбриг и отдавал срочные распоряжения. Словом, как следует так и не поговорили.

На закате выехали из Белокуракино. Жара начала спадать. С севера потянул легкий ветерок, приятно ласкающий вспотевшее лицо.

Старобельск... Что теперь творится там? Видимо, как и здесь, в бригаде, срочно стягиваются с рубежа наши батальоны в Мостки и Нов. Астрахань. А завтра на рассвете саперы пойдут, понурив головы, по избитым пыльным большакам, унося в сердце горечь поражения и твердую решимость отомстить врагу.

«Неужели, — думаю я, — повторяется 1941 год и мы не остановим немцев? Что нам мешает задержать их? Отсутствие резервов? Но они имеются. Правда, не здесь, говорят, а за Волгой. Но тогда как же быть?»

Водянник обрывает мои думы неожиданным сообщением:

— Пока вы обидали, я ще дви заправки горючего достав. Теперь мы и на край свита доберемся.

Водянник хитро ухмыляется и, переключая скорость, спокойно добавляет с хрипотцой:

— Я хотив, щоб вы, товарищ начальник, меньше хвыловались, бо це, як то кажуть, вредно.

Остаток пути мы больше не разговариваем друг с другом, хотя Водянник и порывался мне еще что-то сказать.

Въезжаем в Белолуцк. Уже совсем темно. За рекой, соревнуясь между собой, квакают лягушки. На улицах ни души, как будто все вымерло. У ворот большой двухэтажной школы стоит часовой. Здесь штаб нашей саперной армии. Да, тут тоже все на колесах. Штабные машины, замаскированные, стоят доверху нагруженные нужным и ненужным скарбом.

Представляюсь по случаю прибытия командующему генералу Косенко. Застаю его и члена Военного совета бригадного комиссара Власова за рассмотрением оперативной карты.

— Только что вернулся из Россоши от Ильина-Миткевича военинженер 3 ранга Кралич и привез нерадостные вести, — сообщает генерал. — Наши войска отходят по всему фронту. Немцы безудержно рвутся вперед, выбрасывая по пути наступления десанты в тылу наших частей. Они сеют панику и вызывают неуверенность у слабонервных людей. Армия получает новую задачу. Через пару часов трогаемся в