по вырубке, спиливанию, кольцеванию[33] и отравлению лиственных деревьев, кустарников, трав, папоротников и прочих ничего не подозревающих организмов в новых лесах провинции. Не имело значения, что эти растения служили гнездами для птиц и пищей для белок, укрытием для оленей и убежищем для медвежат, добавляли питательные вещества в почву и предотвращали эрозию – они просто должны были исчезнуть. Не имел никакого значения тот азот, который вносили в почву ольхи зеленые – ныне вырубленные и сожженные, чтобы освободить место для саженцев. Неважно, что вейник давал тень для молодых ростков пихты Дугласа, которых на открытых вырубках сожгла бы сильная жара. Не имело значения, что рододендроны защищали маленькие саженцы ели голубой от морозов, гораздо более сильных на открытом месте, нежели под резным растительным пологом.

Нет, идея была ясной и простой. Избавьтесь от конкуренции. Как только после уничтожения естественной растительности высвободятся свет, вода и питательные вещества, то экономически выгодные, хвойные деревья поглотят их и пойдут в рост так же быстро, как секвойи. Игра с нулевой суммой. Победитель получает все.

Я была солдатом на войне, в которую не верила. Когда мы начинали эксперимент, мне не давало покоя знакомое чувство вины за то, что я сама стала частью этой проблемы. Но я участвовала в ней ради высшей награды: стать ученым и разгадать, что мешает жить высаженным деревцам.

– Горло болит, – сказала Робин.

Мы возвращались в гостиницу после опрыскивания ольхи в Белго-Крик возле Келоуны, в паре сотен километров к югу от Камлупса. Мы встали в три часа ночи, чтобы опередить жару. Дело было не только в том, что в полдень жарко в защитных костюмах: препарат испарялся с листьев растений, не успевая их убить.

– У меня тоже.

– Думаешь, из-за гербицида?

– Сомневаюсь. Мы же работали с ним все лето. Может быть, у нас тепловой удар.

Вежливый врач в клинике видел, что мы напуганы. Он провел нас в смотровую.

– У вас очень красное горло, – сообщил он Робин, – но гланды не опухли. Что вы делали?

Я объяснила, что мы распыляли глифосат. Робин наградила меня пристальным взглядом, когда он наклонил голову и спросил:

– На вас была маска?

Когда я ответила утвердительно, он попросил показать ее. Я принесла одну из грузовика, доктор открутил черные пластиковые крышки и присвистнул.

– Нет фильтров.

– Что? – удивилась я, с тревогой глядя туда, где должны быть фильтры.

Мы весь день дышали глифосатом. Робин ухватилась за стойку, а мои ноги начали подгибаться.

– Все будет в порядке, у вас просто химический ожог глотки, – объяснил он. – Выпейте по молочному коктейлю, утром станет легче.

Он ободряюще похлопал Робин по плечу и улыбнулся мне, когда мы выскакивали за дверь. Я испугалась не меньше сестры. Когда мы потягивали большие шоколадные коктейли, то в горле становилось прохладнее. К утру болезненные ощущения исчезли.

Август заканчивался, а вместе с ним и последний эксперимент. Через несколько дней Робин уезжала в Нельсон – маленький городок на юго-востоке Британской Колумбии, недалеко от того места, где выросла мама; Робин подменяла учительницу в первом классе и скучала по своему парню Биллу. В тот день она не бросила меня, но это стало последней каплей. Ни одна из нас не забудет о серьезности совершенной ошибки.

Все виды обработки, кроме одного, в итоге не привели к улучшению роста хвойных насаждений; зато, что неудивительно, снизилось разнообразие растительности. Уничтожение березы способствовало росту некоторых пихт, что вопреки ожиданиям привело к гибели еще большего количества пихт. Корни березы, испытывая стресс после обрезки и опрыскивания, не могли противостоять патогенному грибу Armillaria[34], живущему в почве. Этот гриб заразил страдающие корни березы, а с них перебрался на корни соседних хвойных деревьев. Однако на контрольных участках, где березу не трогали, и она продолжала расти вместе с хвойными деревьями, патоген локализовался исключительно в почве. Береза словно способствовала созданию среды, в которой патоген существовал в равновесии с другими почвенными организмами.

Как долго я смогу продолжать эту возню?

Затем мне улыбнулась удача.

В Лесной службе появилась постоянная должность лесовода-исследователя. Я подала заявление вместе с четырьмя парнями. Из столицы провинции прилетела группа ученых, чтобы проконтролировать строгость и справедливость отбора. Я не могла поверить своему счастью, когда получила эту работу. Алан стал моим непосредственным начальником.

Теперь у меня появилась возможность свободно задавать вопросы, которые я считала важными. Или, по крайней мере, вопросы, в важности которых могла бы попытаться убедить финансирующую организацию. Я могла проводить эксперименты, основываясь на собственном взгляде на рост лесов, а не просто проверять политически ангажированные методы обработки, которые, казалось, подрывали экологию леса, только усугубляя проблемы. Могла, опираясь на свой опыт, проводить научные исследования, которые способствовали бы восстановлению лесов после вырубки. Прошли те дни, когда я тестировала обработку гербицидами. Теперь мне под силу было выяснять, что требуется саженцам от грибов, почвы, других растений и деревьев.

Я получила грант на исследование, в ходе которого планировала установить, необходимо ли саженцам хвойных пород для приживаемости связываться с микоризными грибами в почве. Я добавила еще один аспект – изучение того, насколько им помогают в этом местные растения; для этого я предложила сравнить саженцы, выращиваемые внутри многовидовых сообществ, и саженцы, выращиваемые в одиночестве, на голой земле. Идея этого проекта и успешное получение гранта во многом были обусловлены событиями, происходившими в лесном хозяйстве к югу от границы. В то время Лесная служба США меняла методы, поскольку общественность обеспокоилась фрагментацией лесов и угрозой исчезновения таких видов птиц, как пятнистая неясыть. Ученые признали, что биоразнообразие, включая сохранение грибов, деревьев и диких животных, важно для продуктивности леса.

Может ли один вид процветать сам по себе?

Если смешать саженцы с другими видами, будет ли это способствовать оздоровлению леса? Улучшится ли рост, если высаживать растения вместе с другими или их следует размещать подальше друг от друга, в шахматном порядке?

Возможно, такие тесты помогут мне понять, почему старые пихты субальпийские на возвышенностях и величественные пихты Дугласа, произрастающие ниже, образуют отдельные кластеры. Понять, улучшают ли местные растения, находящиеся рядом с хвойными деревьями, их связь с почвой. Понять, появляются ли у хвойных деревьев более яркие грибы на корневых кончиках, когда они растут рядом с лиственными деревьями и кустарниками.

В качестве тестового вида я выбрала березу бумажную, поскольку с детства знала, что она обогащает почву гумусом, который должен быть настолько же полезен хвойным деревьям, насколько был вкусен в те дни, когда я ела землю. Меня также заинтересовало то,