человечины. Это совершенно исключено, поскольку обряд посвящения, в результате которого они обрели свой статус, требует человеческой жертвы, и, как полагается, этот человек должен быть одним из ближайших родственников.

Уже по завершении первого этапа обучения, позволяющего юноше стать полноценным членом племени, наставник принимает решение о передаче ему знаний более высокого порядка, и в этот момент юноша непременно должен сказать, кого из родни он отдаст на заклание, чтобы удостоиться заключительных испытаний. Поэтому стоит лишь крестьянам заподозрить, что кто-либо из юношей на самом деле не погиб, а продолжает обучаться, вся деревня приходит в ужас, особенно его семья. Рассказывая о таких племенах, антрополог-путешественник Жорж Дитерлен42 приводил в пример случай: некий человек, напившись и потеряв из виду своих приятелей, забрёл в горы, где был разбит лагерь, в котором проходили инициацию. Как только он туда попал, его окружили люди, которые тут же запели боевую песнь «мокоротло» и крепко его связали. Затем к нему подошёл некто из толпы и стал отрубать ему пальцы на ногах. Остальные в это время пели – всё громче и громче, чтобы заглушить его вопли. После этого ему топором перерубили ноги и выскребли костный мозг. Зверства продолжались до поздней ночи, и самое активное участие в них приняли двое сыновей жертвы.

Следующий этап испытаний занимает несколько лет, за это время юноши проходят несколько ступеней инициации. Их продвижение вперёд, по всей видимости, зависит от обстоятельств – насколько быстро освободится место старейшины. В любом случае, от них требуются новые доказательства выносливости и новые человеческие жертвы. Несколько лет назад здешний администратор Пруго затеял большое разбирательство в отношении одного из двенадцати местных тайных сообществ. Оно касалось общества Вихиби, члены которого учиняли в деревнях настоящую резню. Для приготовления своих зелий и ядов они использовали только человеческое мясо, а если с кем-то вступали в разговор, тут же спрашивали: «А у тебя есть человечина?» Тут и там слышались разговоры о трупах, о человеческой крови и плоти. Осквернение могил и похищения покойников были обычным явлением. Расследование, проведенное Пруго, было беспрецедентным.

Как только жертва поймана, для инициируемого после бесчисленных мучительных приготовлений наступает момент последнего испытания. Убитая жертва связывается вместе с посвящаемым – грудь к груди, руки к рукам, нос к носу. Их спускают в глубокую яму, крытую валежником и листьями. Подход к яме охраняют все прочие члены Вихиби. В таком положении юношу оставляют как минимум на три дня – в кромешной тьме, плотно примотанным к жертве, которая постепенно начинает разлагаться. Памятуя о том, что негры крайне боязливы и легко поддаются панике, можно себе представить, в каком состоянии юношу достают из ямы. А после этого организуется большое празднество, в ходе которого ему, всё ещё привязанному к жертве, приходится танцевать. Затем труп снимается с новоиспечённого идолопоклонника, делится между всеми согласно иерархии и съедается. Каждая из частей тела способна придать особую силу тому, кто её съест. Особо ценятся щёки и половые органы.

В Мане совсем недавно состоялся процесс над человеком-пантерой – только что посвящённым юношей, который утверждал, что попался на своей первой жертве. Жители одной из деревень сообщили властям об исчезновении односельчанина: он лёг спать в своей хижине, и его якобы похитила пантера: на земле были обнаружены следы когтей и клочья шерсти. Администратор, усомнившись в этой версии, собрал жителей и сказал главному жрецу, что тот будет приговорён к смертной казни, если не скажет, кто виновен в исчезновении крестьянина. Жрец принёс клетку с котом тигрового окраса, сплясал вокруг, пропел заклинания, умылся водой из заветного источника, а затем по кругу обошёл всех своих односельчан, долго всматривался в них и наконец указал на троих, которых назвал виновными. Они были немедленно арестованы.

Неподалёку на опушке леса нашли останки одной руки и кострище. В ту же ночь оказалось, что двое из арестованных отравлены. Арестовать «пантеру» и при этом уберечь узника от яда крайне трудно: его же сотоварищи, боясь, что он их выдаст, найдут способ его отравить. В живых остался лишь третий юноша, который не знал своих дружков по именам. Он заявил, что на пиршестве ему достались худшие куски, хотя там был и повар, не язычник, который принёс соль (она у негров считается редкостной и очень дорогой приправой), а также мальчик, который носил воду и развёл костер. Несмотря на пытки, он так и не сказал, что за ритуал заставил их убить человека и съесть его, зато показал шкуру пантеры, в которую облачался, и когти, которые цеплял на пальцы ног. И даже если бы не было этих свидетельств о каннибализме в окрестностях Мана, в него легко поверить – достаточно увидеть, как вздрагивает при встрече с белым человеком звериное негритянское тело, жуткое, чумазое, облепленное грязью, каким диким, почти безумным взглядом такой негр смотрит на встречного.

На реке Зазандра нас настигает ночь. Это та самая река, к которой мы так лихорадочно спешили два-три дня назад, чтобы успеть вовремя её пересечь. Жители расположенного на этом берегу села Зазандре, занимающиеся извозом через реку, отказываются доставить нас на другой берег. Они боятся ночи, кайманов и порогов. Хотя с одного берега на другой протянут канат, за который они обычно цепляются, увлекая плот, ничто не может их заставить сделать то же самое в темноте. Решаем заночевать где-нибудь подальше от реки, где места не столь болотисты.

Поэтому направляемся к пустым хижинам, предназначенным для путников, чаще всего чёрных, иногда белых, которых постигла наша судьба. Пока слуги разбирают постели и натягивают москитные сетки, расставляют столы и стулья, создавая в этом голом круглом помещении лишь на один вечер иллюзию цивилизации, я выхожу прогуляться по деревне, которая нас окружает. Выйдя из освещённого круга, создаваемого шторм-фонарями, попадаю в непроглядную темень. Сильно похолодало. Сквозь низкие проёмы, ведущие в хижины, видно, как голые негры греются у очагов, прикрывая кулаками глаза, чтобы их не раздражал дым. Некоторые уже расстелили у костра свои подстилки и легли спать. Кто-то, лязгая зубами от холода, проносится мимо меня во мраке.

Поскольку прямо над нами вздымается гора, понятно, что и другие здешние ночи не теплее этой, поэтому удивительно, что местное племя не обзавелось одеждой, которая защищала бы от холода. Наши бои совсем продрогли и всё время кашляют; они спят между похожим на беседку сооружением и входом в хижину, прямо у нашего порога, – жмутся друг к другу, как овцы, и страдают от холода не меньше, чем от страха провести ночь в местах, где ходит столько