— Добрый вечер, вы уже определились с заказом? — одарила деваха нас дежурной улыбкой.

— Да, — ответила Моника, — я буду рагу из спаржи с трюфельным соусом, морковный пирог и кофе. Кофе, пожалуйста, латте, с кедровыми орешками на миндальном молоке.

Бедная официантка замучилась фиксировать все тонкости и нюансы заказ Моники. Это выглядело так по-хипстерски, что я чуть не заорал в голос.

— А вы что будете? — обратилась Либитина ко мне.

— Стейк, филе миньон, прожарка medium rare, пожалуйста. И печеной картошечки на гарнир, — ляпнул я не подумав. Надо было все-таки в меню посмотреть, вдруг там таких позиций и близко нет.

Но официантка только кивнула и покинула нас. Я откинулся на удобном стуле и глянул на Монику. Она смотрела на меня с укором и осуждением, как будто я только что дядьке за соседним столиком харкнул в его буйабес.

— А ты, оказывается, из этих, — все же разобрало меня от смеха, — латте на миндальном молоке…

— Из каких? — не поняла Моника.

— Ну, веганов там, экоактивистов, и все такое.

Она нахмурилась.

— Вегетарианцев. Веган — это следующая ступень. Я давно отказалась от мяса и прочих продуктов животного происхождения. Как и подобает любому здравомыслящему человеку.

Я прохрустел пальцами. Как же от этих слов потянуло хорошо знакомым белым пальто.

— Моника, от того, что я сожру на обед одну лично мне не знакомую, безобидную и очень вкусную коровку, матушке-природе ни тепло ни холодно.

— Из-за того, что большинство думает так, как ты, Игорь, мы и живем так, как живем, — занудела она учительским тоном.

— Именно, — согласился я, — если таких, как я, хоть ж… кхм, полным-полно, то мое отречение от бифштекса ничего не изменит. Только жизнь грустнее станет, и все тут.

— Но ведь это же убийство!

— Да кто бы говорил… — ляпнул я с усмешкой и тут же осекся.

Неожиданно стало очень тихо. Даже саксофоны с трубами заткнулись. Или, может, мне только так показалось.

Выдержки у Моники было побольше, чем у Нацуки или Юри, но мои слова под кожу все равно залезли. Она дернулась так, будто кто-то кольнул ее булавкой, и на лице мелькнуло выражение искренней, почти детской обиды. Я почему-то вспомнил рассказ Драгунского про воздушный шарик одной девочки, который главный герой выпустил в небо. И как та девочка поначалу сильно расстроилась.

Моника вздохнула и закрыла лицо ладонями. Посидела так, наверное с минуту. Я тоже не знал, куда себя девать. Вот, блин, и неловкость, которую поминал недавно. Просто запоздала чуток. И когда уже наш заказ принесут?

— Ты, наверное, считаешь меня ужасным человеком? — наконец произнесла Моника.

Голос тихий, сдавленный. Ни капли не похож на обычный «клубный» тон. Это уже не госпожа президент, а просто девчонка. Потерянная и запутавшаяся.

Так. Если я сейчас начну ее успокаивать и городить что-нибудь типа «Да нет, ничего подобного, что ты» это будет капец как фальшиво. И тогда остатки доверия, если они были, просто в труху рассыплются. Не вариант. Скажу как есть.

— Я не знаю, Моника, — признался я.

Ее голос задрожал. Нет, пожалуйста, только не сцена… Терпеть их не могу.

(а сам вчера на автовокзале устроил, лицемер)

— Что ж, благодарю за честность…

— Не перебивай, — продолжил я, — знаешь, чего еще я не знаю? Не знаю, как бы поступил сам на твоем месте. Возможно, вообще крышей поехал бы и беспределить начал. Как в «Дне сурка», когда Билл Мюррей за десять тысяч циклов какой только дичи не натворил.

(снова вспомнилась ГТАшечка и мой давний кровавый беспредел. Как же некстати)

… — ты накосячила, спору нет. Но ведь теперь, зная, что все на самом деле гораздо сложнее, и девочки — Саёри, Юри, Нацуки, ничем от тебя не отличаются, ты не стала бы повторять свои ошибки, правда? Люди меняются каждый день. Понемножку, по капле, но меняются. Что делает тебя исключением? Поедом себя есть ни к чему, только невроз наживешь или сопьешься. Старайся меняться в лучшую сторону, и этого хватит.

Закончив речь в стиле «Теда Лассо для бомжей», я выдохнул. Вот тебе, блин, полировка навыка красноречия. Кто здесь король? Нет, даже не король.

КНЯЗЬ ИГОРЬ, вот.

— Стала бы, — донеслось до моих ушей еле слышно.

— Чё? — опешил я.

— Стала бы, — повторила Моника уже громче, — если бы я точно знала, что это стопроцентно, гарантированно, безо всяких лазеек приведет меня в реальный мир, я бы разорвала глотку каждому жителю. Вот этими вот руками.

В доказательство она продемонстрировала мне ладони. На них виднелись следы от ногтей.

— Ты не представляешь, каково тут, Гарик, — продолжила она все тем же мертвым, монотонным голосом, — Неделя на первый акт, неделя на второй, потом денек в бездне с темнотой и шумом, чтоб взбодриться — и перезапуск. Наша книжка хороша, начинай сначала. Я могу читать текст за каждую из девочек по ролям. С выражением. Знаю тайминг каждой реплики. Наверное, ты понимаешь, что шансов скрыть свое присутствие у тебя не было, правда?

Да уж, тут ничего не попишешь. Даже спорить не стану.

— Ситуация, конечно, дерьмо, — признал я, — но знаешь, реальный-то мир тоже не фонтан… Леса вырубают, в озера сливают всякую дрянь, кругом пожары, в правительствах сплошь идиоты, телевизор смотреть невозможно, Хасбик зарабатывает миллиарды…

— А это теперь даже не имеет особого смысла, — оборвала меня Моника.

— Почему?

Она склонила голову. Расслабляющие саксофонные напевы вернулись, но теперь они действовали на нервы.

— Потому что у меня больше нет доступа к консоли.

Глава 8

— Как это… нет доступа? А где он? — изумился я.

И не без причины. Насколько помню, в концовке второго акта Моника как раз вызывает маленькое окошко в углу экрана и начинает беззастенчиво там шаманить. В частности, чтобы удалить Нацуки, например.

— Учитывая нашу с тобой ситуацию… хочешь, в рифму отвечу? — вздохнула моя спутница.

Я скривился.

— Это будет первая рифма в твоей поэтической карьере тогда. Стишки-то ты пишешь весьма… авангардные, я бы сказал.

Моника пожала плечами.

— Такой уж стиль, Гарик. Как говорила Юри, он выработан годами и не изменится,