— Мы же тут не коралловый садик вырастить хотим, — сказал он. — Речь о крупномасштабных вмешательствах, на уровне всего рифа. Так что, как нам кажется, задача действительно чрезвычайно сложная, но выполнимая — ведь здесь работают лучшие умы в мире.

Для продолжения исследований Морской симулятор будет расширяться; по словам Хардисти, если я снова приеду через несколько лет, он будет вдвое больше.

— Одной волшебной таблеткой делу не поможешь, — продолжал он. — Рифы можно спасти сочетанием нескольких методов, например «осветления облаков» и «управляемой эволюции». Нужно будет подключить инженеров, потому что в случае изменения ситуации понадобится действовать быстро. Еще придется позаимствовать технологии у крупных фармацевтических компаний, потому что нам потребуются механизмы массовой доставки наших средств к кораллам. Например, ну, не знаю, может, мы будем использовать мелкие гранулы.

Вокруг нас все кружились рубиновые огни.

— До чего же это самонадеянно и высокомерно — считать, что нам никто не нужен, кроме нас самих, — сказал в заключение Хардисти. — Мы же тоже жители Земли. Впрочем, что-то меня потянуло на философию. Поеду лучше домой, хоккей посмотрю.

Пока мы ждали, когда кораллы настроятся на нужный лад, делать было особо нечего. Я стояла в темноте, и меня тоже «потянуло на философию». Хардисти, конечно, был прав; весьма самонадеянно полагать, что люди могут довести Большой Барьерный риф до уничтожения и не столкнуться с последствиями. А разве не самонадеянно планировать «вмешательство на уровне всего рифа»?

Когда Дарвин сравнивал искусственный отбор с естественным, у него не возникало вопроса, какой из них мощнее. Голубеводы добились удивительных успехов и вывели породы, настолько отличающиеся друг от друга, что многим они казались совершенно разными птицами. (Все породы голубей, от веерохвостых до дутышей, как верно догадался Дарвин, произошли от одного вида, сизого голубя, Columba livia.)

Точно так же собаководы вывели борзых и корги, бульдогов и спаниелей. Список можно продолжать бесконечно: овцы в сарае, груши в саду, кукуруза в кормушке — все это результаты тщательной селекционной работы, проводившейся на многих поколениях животных и растений.

Но, по большому счету, искусственный отбор играет незначительную роль. Именно естественный отбор — бесстрастный, но бесконечно терпеливый — породил удивительное разнообразие жизни. В заключительном, часто цитируемом абзаце «Происхождения видов» Дарвин рисует «заросший берег, покрытый многочисленными разнообразными растениями, с поющими в кустах птицами, порхающими вокруг насекомыми, ползающими в сырой земле червями»[126]. Все эти «прекрасно построенные формы, столь отличающиеся одна от другой и так сложно одна от другой зависящие», были созданы одной и той же бессмысленной, нечеловеческой силой.

«Есть величие в этом воззрении», — уверяет Дарвин читателей, которые, по его мнению, даже после прочтения 490 страниц его труда настроены скептически. Из самых простых существ, блуждающих в первобытной тине, «развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм».

Большой Барьерный риф можно считать совершенным воплощением «заросшего берега». Для его появления потребовались десятки миллионов лет эволюции, и теперь даже кусочек размером с кулак кишит жизнью, переполнен существами, «так сложно одно от другого зависящими», что биологи вряд ли когда-нибудь полностью изучат эти взаимосвязи. А риф — по крайней мере пока — продолжает жить.

Все, с кем я разговаривала в Австралии, понимают, что на сохранение Большого Барьерного рифа во всем его величии вряд ли можно надеяться, даже исходя из неоправданно оптимистичного сценария, не говоря уже о пессимистичном. Чтобы сохранить хотя бы десятую часть, придется затенять и засеивать территорию размером со Швейцарию. Но и тогда останется лишь кусок рифа — этакий Средненький Барьерный риф.

— Если мы сможем продлить рифу жизнь на двадцать-тридцать лет, вероятно, этого хватит, чтобы мир справился с выбросами, и тогда у нас останется хоть какой-то риф вместо его полного отсутствия, — сказал мне Хардисти. — Грустно, конечно, говорить об этом в таких категориях. Но мы имеем то, что имеем.

Вторая ночь, проведенная в Морском симуляторе, тоже оказалась безрезультатной. Несколько колоний уже, казалось, достигли нужного состояния, но выпустили только, как выразился один из исследователей, «жалкие капельки». Так что и следующим вечером я снова отправилась в Симулятор.

Но теперь я уже знала, чего ожидать. Когда солнце садилось, исследователи вооружались фонариками и обходили резервуары. Если они замечали готовую к размножению коралловую колонию, ее вынимали из общего резервуара и помещали в отдельное ведро. В тот вечер к «нересту» приготовилось столько колоний Acropora tenuis, что просто негде было шагу ступить. На полу рядами стояли ведра. Одни колонии были родом из района островов Кеппел на самом юге Большого Барьерного рифа, другие — с рифа Дэвиса в сотнях километров к северу. При естественном ходе событий столь далекие друг от друга колонии никак не могли бы встретиться и скреститься. Но весь смысл эксперимента был как раз не в том, чтобы все происходило как в природе.

Молодой ученый Кейт Куигли отвечала за скрещивание кораллов и за работу команды студентов-волонтеров. Свой красный фонарик она носила на шее, как светящийся амулет. Куигли разложила десятки пластиковых контейнеров, в которых, если все пойдет хорошо, будет происходить скрещивание организмов, взятых из разных рифов. После того как в контейнерах образуются эмбрионы, их перенесут в отдельные резервуарчики с повышенной температурой. К тем, кто выживет, будут затем подсажены различные симбионты, включая несколько штаммов, эволюционировавших в лаборатории, которые я видела в Мельбурне, а затем эти кораллы подвергнут еще большему стрессу.

— Мы хотим довести их до предела возможностей, — сказала мне Куигли. — Нам нужны лучшие из лучших.

Во время поездки на остров Уан-Три мне посчастливилось понырять с маской ночью во время «нереста» кораллов. Картина напоминала снежную бурю в Альпах, только все было перевернуто вверх ногами. Но даже в обычном ведре этот процесс — настоящее чудо. Сначала свои «бусинки» выпускают всего несколько полипов; потом, словно по какому-то тайному сигналу, их примеру следуют все остальные. Эти шарики поднимаются вверх вопреки силе тяжести. На поверхности воды они образуют розовое пятно.

— Вот уж точно чудо природы, — услышала я слова ученого из группы редактирования генов, сказанные им скорее себе самому, чем обращаясь к кому-то еще.

По мере того как колония за колонией освобождалась от гамет, Куигли собирала добровольцев. Каждый студент получил чашу и мелкое сито. С помощью пипетки Кейт извлекла из ведер округлые связки гамет и распределила их по ситам. На рифе связки распались бы, а