С тех пор главные редакторы в лупу рассматривали полосы с фотографиями. Если что-то смущало, снимок возвращался в цинкографию, где его подчищали...

11 сентября 1942 года пришло сообщение Совинформбюро о том, что сдан Новороссийск. А корреспондент «Красной звезды» сообщал в редакцию, что немцы ворвались в город, но они остановлены и идут бои.

Редактор «Красной звезды» позвонил Щербакову:

— Александр Сергеевич, надо дать поправку. У нас и так много городов «утекло». Зачем же прибавлять? Что скажут наши воины, те, кто сражается в городе? И так горько, зачем еще прибавлять им горечи?

Щербаков равнодушно ответил:

— Сводку составляли в оперативном отделе Генштаба. Не пойдут они на поправки. Этим только дисредитируют наше Совинформбюро, перестанут верить этим сводкам...

У партийного работника Щербакова были свои заботы. В ноябре 1942 года он сделал Ортенбергу замечание:

— Почему «Красная звезда» не пишет о социалистическом соревновании на фронте? Ни одной статьи, ни одной заметки я не видел. Почему такое могучее средство воспитания и организации людей на фронте вы игнорируете?

Ортенберг ответил, что, по мнению работников «Красной звезды», попытки устроить социалистическое соревнование на фронте приносят только вред.

Щербаков не согласился. Тогда Ортенберг написал записку Сталину:

«Красная звезда» держит курс на то, что в частях действующих армий не может быть социалистического соревнования. Приказ командира должен исполняться точно и в срок. Между тем армейские, фронтовые и ряд центральных газет широко раздувают социалистическое соревнование на фронте, в том числе вокруг таких вопросов, как укрепление дисциплины, самоокапывание, взятие опорных пунктов и т. п.

Права редакция «Красной звезды» или местные газеты?»

Письмо вернулось Ортенбергу с резолюцией Сталина:

«По-моему, права «Красная звезда», а фронтовые газеты не правы».

Довольный Ортенберг поехал к Щербакову в ЦК. Тот прочитал письмо, ознакомился с резолюцией и сказал:

— Ну что же, так и будет...

Он даже не обиделся на то, что оказался в глупом положении и должен был отказаться от собственной точки зрения. В войска немедленно ушла новая директива ГлавПУРа.

Перед войной стремительно взлетел молодой писатель из Донецка Александр Авдеенко. Но в августе 1940 года «Правда» раздраконила поставленный по его сценарию фильм «Закон жизни». 9 сентября в ЦК было устроено совещание о кинофильме «Закон жизни». Выступил сам Сталин:

— Весь грех Авдеенко состоит в том, что нашего брата большевика он оставляет в тени, и для него у Авдеенко не хватает красок. Не хватает красок изобразить наших людей. Я хотел бы знать, кому из своих героев он сочувствует? Во всяком случае, не большевикам. Неискренний человек не может быть хорошим писателем. По-моему, Авдеенко пишет не о том, о чем думает, что чувствует. Он не понимает, не любит советскую власть. Влезать в душу — не мое дело, но и наивным не хочу быть. Я думаю, что он человек вражеского охвостья...

Авдеенко не посадили, но его исключили из партии, из Союза писателей и выселили из квартиры.

В 1943 году в «Красную звезду» стал писать с фронта лейтенант Авдеенко. Ортенберг поручил выяснить: оказалось, тот самый Авдеенко, окончивший минометное училище. По заказу редакции он написал очерк, который Ортенбергу понравился.

Ортенберг написал Сталину:

«Писатель А. Авдеенко, находящийся на Ленинградском фронте, прислал в «Красную звезду» свои очерки. Некоторые из них, по-моему, хорошие.

Авдеенко является младшим лейтенантом, служит в 131-й дивизии, участвовал в прорыве блокады Ленинграда. По сообщению корреспондента «Красной звезды», которому я поручил ознакомиться с деятельностью Авдеенко, этот писатель ведет себя на фронте мужественно и пользуется уважением бойцов и командиров.

Считаю, что тов. Авдеенко в дни Отечественной войны искупил свою прошлую вину, прошу разрешения напечатать его очерки в «Красной звезде».

Через час Ортенбергу позвонил Поскребышев и соединил со Сталиным. Вождь сказал:

— Можете печатать. Авдеенко искупил вину.

Ночью к редактору «Красной звезды» пришел цензор, показал список запрещенных авторов. Авдеенко стоял на первом месте. Полковник испуганно заявил:

— Пропустить не могу!

Ортенберг спокойно ответил:

— Под мою ответственность.

Цензура, разумеется, доложила в ЦК, что ответственный редактор «Красной звезды» своей властью опубликовал запрещенного автора.

Позвонил Щербаков с угрозой в голосе:

— Вы почему напечатали Авдеенко?

Ортенберг позволил себе вольность. Имея разрешение Сталина, он невинно спросил:

— Александр Сергеевич, а вы читали очерк? Понравился он вам? Раздраженный Щербаков не желал обсуждать достоинства запрещенного писателя. Тогда Ортенберг пересказал секретарю ЦК слова Сталина. Настроение Щербакова немедленно изменилось, и он распорядился передать очерк Авдеенко по радио...

Щербаков стремительно набирал политический вес. Он вполне мог сменить Жданова в качестве главного идеолога и второго человека в партии. Но Александр Сергеевич был тяжелым сердечником, неправильный образ жизни усугубил его нездоровье. Для него смертельно опасным было участие в сталинских застольях. Но Щербаков об этом не думал, напротив, считал за счастье быть приглашенным к вождю на дачу.

Первые победы вернули Сталину прежнюю уверенность в себе, и во время так называемых обедов, которые затягивались за полночь, вождь веселился от души.

«Просто невероятно, что Сталин порой выделывал, — рассказывал Хрущев. — Он в людей бросал помидоры, например, во время войны. Я лично это видел. Когда мы приезжали к нему по военным делам, то после нашего доклада он обязательно приглашал к себе. Начинался обед, который часто заканчивался швырянием фруктов и овощей, иногда в потолок и стены то руками, то ложками и вилками.

Меня это возмущало: «Как это вождь страны и умный человек может напиваться до такого состояния и позволять себе такое?» Командующие фронтами, нынешние маршалы Советского Союза, тоже почти все прошли сквозь такое испытание, видели это постыдное зрелище.

Такое началось в 1943 году и продолжалось позже, когда Сталин обрел прежнюю форму и уверовал, что мы победим. А раньше он ходил как мокрая курица. Тогда я не помню, чтобы случались какие-то обеды с выпивкой. Он был настолько угнетен, что на него просто жалко было смотреть».

Сталин развлекался так. Наливал в стакан водку или коньяк, подзывал кого-то из приглашенных и заставлял его пить до дна. И ни у кого не хватало смелости отказаться...

«Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками, которые приносили вино, чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали бы туда воду и слегка закрашивали ее вином или же соками, — вспоминал Хрущев. — Таким образом, в бокалах виднелась жидкость нужного цвета: если белое вино — то белая жидкость, если красное вино — то красная. А