Джоакин закатил глаза. Подбородок поднялся к потолку, грудь выпятилась колесом.

— Н-да, — сквозь зубы обронил он.

— Тогда воображай дальше. Ты пришел к человеку простого рода взять то, что причитается твоему сюзерену. Например, собрать налог.

— К крестьянину, что ль?

— Нет, бери выше. Скажем, к городскому старейшине.

— Ага.

— Покажи, как будешь действовать.

Джоакин задрал подбородок еще выше, подбоченился, скосил глаза вниз на Хармона и процедил:

— Я пришел по велению герцога Альмера…

— Плохо, — оборвал его торговец. — На твоей груди вышит герб Великого Дома. На свете бывают темные люди, бывают тупые, бывают даже такие, кто не помнит имени своей мамы. Но таких, кто не знает твоего герба, на свете быть не должно!

Джоакин поморщился и начал заново:

— Меня зовут сир Джоакин Ив Ханна…

— Снова плохо, — отрезал Хармон. — Сперва узнай имя того, с кем говоришь. Если это не тот, кто тебе нужен, потребуй, чтобы его позвали. А уж когда пред тобою станет нужный человек и назовет себя, тогда только говори свое имя.

— Мне нужен городской старейшина Джон, — процедил Джоакин.

— А кто его спрашивает?

— Сир Джоакин от имени герцога Альмера…

— Тьфу ты! Вот не терпится тебе прихвастнуть титулами! Неужто мало имел дела с лордскими вассалами? Разве так они себя ведут?

Джоакин нахмурился, набычился.

— Давайте снова. Мне нужен городской старейшина Джон.

— А кто спрашивает?

— Оглох что ли? Зови старейшину, да побыстрее!

— Он спит, добрый господин, и не велел будить.

— Живо буди, не то пожалеешь!

Джоакин взялся за рукоять меча, Хармон скривился:

— Опять плохо. Бряцание оружием — это мальчишество. Ты силен не потому, что носишь железку на поясе. За тобою стоит мощь Великого Дома — страшная силища. Просто погляди этак внимательно в глаза слуге, чтобы тот понял, с кем имеет дело.

Джоакин поглядел.

— Плохо, — сказал торговец. — Ты смотришь со злостью, а нужно — с уверенностью.

— Это я на вас злюсь, — буркнул Джоакин. — Ладно, сейчас сделаю.

Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и изобразил самую презрительно-холодную маску, на какую был способен.

— Сойдет, — кивнул Хармон. — Я позвал старейшину Джона, тот пришел. Спросонья такой, в ночной рубахе. Говорит: вы ополоумели, сударь?

— Да как ты смеешь! — взвился Джоакин. — Ты хоть понимаешь, кто перед тобой?! Да я тебя…

— Эх, дурачина… — прервал его гнев Хармон. — Не бахвалься, не дерзи, не нарывайся на драку. Тебя хозяин не за этим послал — помнишь? Твой лорд велел тебе собрать налог, а не устраивать резню. Ты служишь лорду, а не собственному самолюбию.

— Так я и служу, — огрызнулся Джоакин.

— Плохо служишь, я бы тебя прогнал на месте герцога. Делай дело, а не затевай ссору. Повторяем. Вы ополоумели, сударь? Явились среди ночи!

— Явился тогда, когда следовало, — холодно бросил Джоакин. — Милорд ждет от вас уплаты налога.

— О, сударь, здесь явная ошибка! Ведь его светлость позволил мне уплатить налог позже, в сентябре сразу за все лето. Разве он вам этого не сказал?

— Как будто, нет… — заколебался Джоакин. — Нет ли у вас грамоты за печатью милорда?

— Бумаги-то нет, сударь, но я вам расскажу сейчас, как все было. В апреле навестил я Алеридан по случаю дня Весеннего Цветения. Привез подарки его светлости с дочерью, попросился на прием. И вот позвал меня герцог, усадил напротив себя, и я сказал… — Хармон изменил тон с заискивающего на раздраженный и буркнул: — Опять не справляешься. Не давай себя заболтать! Ты пришел сделать дело, а не слушать трескотню.

— Не желаю этого слышать, — подстроился Джоакин. — Милорд знает, что делает. Прислал меня — значит, пришел срок.

— Стало быть, его светлость отменил нашу договоренность?

— Мне ничего не известно об этом.

— Не забыл ли он, что дал нам острочку?

— Ты мне что же, допрос учиняешь? — взрыкнул Джоакин. — Велено взять с тебя налог. Сперва плати, а после расспрашивай.

— Уже лучше, — похвалил Хармон. — Но старейшина тебе на это такое скажет: смилуйтесь, сударь! Весна больно холодная была, на полях все померзло, крестьяне голодают. На городской рынок совсем мало товаров везут, у наших мастеровых ничего не покупают. Цеховые прибыли такие, что хоть садись и рыдай! Не ровен час, осенью подметки будем есть вместо хлеба!

— Прискорбно… — начал Джоакин.

— Нет! — рявкнул Хармон. — Он, подлец, врет тебе! Чернь постоянно хитрит перед лордами, ты бы это знал, если бы вправду был вассалом! А если и не врет, то его беды — не твоя забота, понял? Твоя забота — одна: служить господину.

— Не желаю слышать, — устало обронил воин. Хорошо это вышло: в тональности человека, который слыхал отговорки сотню раз и смертельно утомился от них.

— Но сударь, сжальтесь над нами!

— Кончай это. Милорд велел взять налог. Мы оба знаем, что я его возьму.

Джоакин скрестил руки на груди. Хармон кивнул:

— Терпимо. Почти убедил. Повторим еще раза три — и будешь готов.

— Готов к чему?

— Как это — к чему? Служить своему лорду, герцогу Морису Лабелину!

* * *

Кулак Джоакина Ива Ханны обрушился на окованную железом створку ворот. Звук вышел глухим, отрывисто тревожным среди ночи. Изнутри не послышалось ни голосов, ни шагов. Джоакин ударил в ворота каблуком, и они загудели.

— Отпирай!

Раздалось шарканье подошв, отодвинулась форточка. В проем сверкнул факельный огонь, раздался голос:

— Кто такие?

Джоакин отметил сноровку охранника: тот выглянул в форточку краем глаза и быстро осмотрел гостей с ног до головы, сам же остался почти невидим: свет факела ослепил пришельцев.

Как учил торговец, Джоакин не ответил: пускай привратник сам рассмотрит герцогскую эмблему на камзоле.

— Нам нужен аббат, — после паузы бросил воин.

— Это зачем?

— Послание от милорда.

— Так давайте сюда, — нагло ответил охранник.

— Лично в руки аббату. Немедленно.

— Среди ночи? — поразился привратник.

Джоакин молча глядел в форточку. Рожа монастырского служки была широкой и хмурой. Он перебегал взглядом с одного пришельца на другого. Те смотрелись более чем внушительно: все трое в ливреях