Шрифт:
Закладка:
Он поднялся и, взяв канистру, подошёл к Чарльзу. Тот не мог бежать. Ни физически, ни морально у него не было сил сделать хоть что-нибудь, так что он просто уворачивался от потока горючего, стараясь кричать подобия слов. А когда же Уильям остановился, тот бросился ему в ноги, плача и молясь словами, которые старик не мог разобрать.
— Прости, — отошёл тот от него и зажёг коробок спичек. — Вначале, я даже подумывал соорудить тебе гроб и закопать живьем, а потом… Прости.
Всё то время, пока младший горел, Уильям из Джонсборо не сводил с того глаз. Нет, он по-прежнему не чувствовал ничего, но даже тогда ему не хотелось давать и шанса на то, чтобы хоть один из Братьев остался жив. Так что он стоял и смотрел.
*Тридцатое ноября две тысячи восемьдесят четвёртого года*
— Алекс?.. Алекс?
Весь прошлый день он спал словно убитый, проснувшись только под вечер. Даже во снах, обыденно-обезличенных и бесцветных снах его мучил один и тот же вопрос: «А что делать дальше?». Он всё мечтал о кошмарах, закрывая глаза, о лёгком уходе от реальности, потому что ни один сон не мог быть страшнее неё. Не получилось — в конце всегда приходится просыпаться.
«Я бы даже отпустил его, — думал Уильям, смотря на подвал и слушая помехи. — Выкинул бы где-нибудь посреди дороги и оставил с мыслью, что на его глазах умирал его же брат, пока он был абсолютно беспомощным. По крайней мере, это было бы справедливо, это было бы честно. Но нет. Конечно, нет — таких, как он, всегда нужно добивать до конца. И я добью».
— Приём, Уильям, — раздалось наконец в ответ. — Я тебя слышу.
— Я хотел сказать, что… Как там остальные?
— Держатся, — ответил тот после непродолжительной паузы. — Сам понимаешь — всем нелегко от этого.
— Да… — он старался держать голос нормальным. — Я хотел сказать, что я разобрался с ними — с Братьями. Они мертвы.
— Они ме?.. Где ты?
— Картрайт, Ньюфаундленд.
— То есть ты всё-таки преуспел? Ты доставил парнишку?
— Я… Нет, Алекс. Всё пошло прахом. Ви мёртв, Ней мёртв, несколько Кардиналов Золота мертвы — все мертвы.
«И Дана тоже мертва», — Он смотрел в окно, смотрел на идущий снег — через день-другой ни от трупа Чарли, ни от могилы Ви не останется и следа.
— Скажи… — продолжил он. — Что мне делать? Что делать дальше?
— Я же уже говорил: вернись.
— Чтобы умереть или быть изгнанным вместе с вами? Заканчивай. Ты же всегда был выше этого — ты был выше эмоций. Пойми, что мне нельзя возвращаться к вам — каждый уже наверняка знает, по чью душу приходили Братья, каждый уже точно знает, что из этого получилось. Вам придётся стать стеной между мной и вашими же людьми, а если и выиграете… Ты можешь гарантировать то, что никто из вас самих меня не возненавидит? Что в один момент не придёт осознание того, что терять целую жизнь ради умирающего от рака старика было излишним? — тот молчал. — Ты сам знаешь, что мне нельзя возвращаться, Алекс. И потому я спрашиваю тебя: что бы ты сделал на моём месте?
Эс долго молчал. Словно сам Уильям, он перебирал вариант за вариантом, осознавая, как рвутся все нити, связывающие охотника с миром — одна за другой, одна за другой…
— Не знаю, — прошептал тот. — Не знаю.
«Вот именно. Ни одной цели, ни одной причины — как бы я ни старался, я не могу…».
— А что насчёт?.. — на какой-то миг его глаза засияли. — Ты… Скажи, ты преуспел в том, что я тебе поручил?
— Да.
— И?
— Мне жаль, Уильям. Когда всё-таки нашли тот авианосец, на который прилетел вертолет с ранеными, то оттуда пришёл ответ, что девочка не выжила — не выдержала перелёта. Позже с нами связался какой-то генерал и спрашивал, кто запрашивал информацию, но… я ему не ответил — итог ведь был известен, верно?
«Я не удивлён. Почему?.. Почему я не удивлён? — подумал он себе. — Почему мне кажется, что так и должно было быть? Ви мёртв, Дана мертва, Девочка тоже мертва… Похоже, это замкнутый круг — круг возмездия. Так же, как и я убил чьего-то ребёнка, кто-то убил моего; как я лишал людей смысла жизни, так и меня лишили; и все те потери, что я создал, пытаясь продлить себе жизнь — те тоже вернулись ко мне. Да, это точно замкнутый круг — возмездие для меня самого, месть мира мне одному…».
— Слушай, а ты не мог бы… рассказать, как всё это произошло? С самого начала? Уверен, если бы остальные услышали твою версию…
— Они не услышат. Сам знаешь, сколько должно пройти.
— Верно… Но для остальных? Если я позову сейчас тех, кого ты назовёшь, и ты расскажешь им, что ты пережил… может, они… и не будут тебя ненавидеть?
И он согласился, но назвал только одного: Алекс Эс. На протяжении всего следующего дня, он пересказывал ему последние месяцы своей жизни. Поначалу, он очень сомневался в том, откуда стоило начать — не с похорон Джеймса, не со стычки с его ранения, и даже не со встречи с Хэнком, что тоже сыграла немаловажную роль, нет — он решил начать именно с мести.
Словно исповедуясь, он рассказывал о том, как прошёл его путь, как он чувствовал его, и как он его изменил. Чем больше он вспоминал, тем больше корил себя, тем больше ошибок и глупостей видел в себе самом. Да, точно некого было винить, кроме него самого, потому что никого не осталось. Незачем было искать крайних, незачем выдумывать иллюзий.
Именно тогда в его собственных переживаниях, в том странном бреду из совпадений, жестокости и эгоизма он и начал видеть ответы — начал понимать то, почему же та картина, за взор на которую он был готов отдать так много, всё не складывалась у него перед глазами — он был в ней лишним. Начиная
