ноздри. Но тот не унимался. Рослый лучник в необычной треугольной зеленой шляпе бесшумно возник рядом с Ронбергом.

— Как только я сдохну, убьёшь этого недоноска, — приказал Хишен.

— Ты не сдохнешь, — сказал Сойвин.

— Всадишь ему в оба глаза по самое оперение, — не обращая внимания, продолжил Хишен. — А этих двух баб будете иметь всем Гроанбургом, пока их дырки в кисель не превратятся.

— Молчать, — повторил Сойвин, но уже спокойнее.

— Я никуда не поеду, мразь шелудивая, — свирепо сообщил Хишен. — Можешь резать меня сколько хочешь.

— Поедешь, — уверенно сказал Сойвин, но сам он уже чувствовал как ледяной страх пробирается ему в сердце. А что если Хишен упрется как безумный, что тогда делать?

— Старый, ты меня слышал, — предупредил мивар, — эту купеческую шлюху будете трахать на трупе этого погранца, пока она не сдохнет.

— Я слышу тебя, Голова, — спокойно ответил Ронберг, — всё так и будет. Мы отомстим за тебя.

Сойвин весь в ледяной испарине неотрывно глядел на пожилого бриода. О да, не приходилось сомневаться, что он отомстит.

Появился Кушаф, привели коней, прикатили бричку.

— Кушаф, возьми веревку и свяжи ему руки, — приказал Сойвин.

— Стой на месте, — прохрипел Хишен. — Стоять всем! Я же сказал тебе, мудило ты лощенное, я никуда не поеду. Смертью что ли решил меня напугать, хмырь долбанный? Да она мне как сестра с самого рождения, когда мамашка убить меня захотела и в землю закопала. — Хишен свирепел все больше, изо рта его летели уже не слюни, а почти пена. — Лупень! Лупень, едренный карачуп, приготовься! Чиркнет меня этот хер по шеи и стреляй сразу.

Сойвин медлил. В один миг он понял, что ничего не выйдет. Ничего. И затем с ужасной, пробирающей до мозга костей, холодной очевидностью он понял, что умрет. Сегодня, прежде чем солнце опустится за горизонт. И это его последний день. Но он слишком долго был солдатом и осознание обреченности не раздавило его, а лишь придало ему решительности. Он поглядел на лучшего лучника Гроанбурга.

— Стреляй, Лупень, — сказал Сойвин и вздернув голову мивара еще выше, начал резать его шею.

Лупень поднял лук.

— Стой! — Заорал Хишен.

Его всего трясло. Не от страха, но от ярости, от гнева, от мысли что сдохнет он от руки какого-то молокососа, да еще и такой позорной смертью, зарежут словно свинью и будет он булькать черной кровью и корчиться на земле на виду всего своего воинства.

Сойвин остановил нож.

— Она пусть уходит, — прокряхтел мивар, от клокочущей ярости и затекшей шеи с трудом ворочая языком.

Сойвин сразу понял о чем говорит Хишен. Тайвира уходит, он остается. И решение принял за одну секунду. Решение, которое, как он прекрасно понимал, стоит ему жизни.

— Хорошо, — быстро отозвался он. — Тайвира уходит и с нею эти двое, кирмианка и лоя.

Сойвин и сам не знал зачем поставил такое условие. Может просто из духа противоречия, может ему подумалось, что в сопровождении этих двоих чужаков Тайвира будет в большей безопасности, ведь она уже просила у них защиты, может потому что маленький лоя запел ангельским голосом и словно для того чтобы остановить стрелков, а может ему на секунду припомнилась черноволосая короткостриженая девочка с огромными синими глазами, а если эти двое её друзья, то наверно спасти их будет хорошим делом. Пару грехов спишется, усмехнулся он про себя. Сейчас самое время списывать грехи.

— Пусть уходят, — легко согласился Хишен. Он хотел только одного, подняться на ноги и чтобы этот проклятый бриод стоял перед ним. — Дай только слово, что не прикончишь меня, когда они уедут. Слово офицера. Ты ведь у нас снова, — он как мог усмехнулся и процедил с ненавистью, — офицер.

— Слово офицера, — сказал Сойвин. — Но и ты поклянись честью всего гроанбургского братства, что дашь им уйти, не отправишь никого в погоню. Клянись черным крестом Вааля и пролитой кровью братьев.

Это была смертельная клятва, святая для всей дикой братии Гроанбурга.

— Клянусь черным крестом Вааля и пролитой кровью моих братьев, — прохрипел Хишен, — что не отправлю никого в погоню за этими тремя. Пусть убираются к дьяволу.

Мивара буквально трясло от близости развязки, от предвкушения вдоволь насладиться страданиями человека, посмевшего поднять на него руку.

Ронберг дал знак разбойникам. Минлу и Талгаро тут же освободили, вернули им оружие и усадили на лошадей. Также подвели серого жеребца Тайвире. Девушка со слезами на глазах неотрывно глядела на Сойвина, но тот не смотрел в её сторону. Она как оглушенная вставила ногу в стремя и уселась в седло.

Ронберг махнул рукой и разбойники, хлопнув лошадей и прикрикнув, пустили их вскачь. Трое чудом спасенных людей понеслись по главной улице Гроанбурга.

88

Пролетев через город и беспрепятственно проскочив через раскрытые ворота, трое всадников помчались на север, прочь от городских стен. Вскоре они оказались на развилке, где Минлу разговаривала с Шоллером. Здесь они поворотили направо и устремились на восток. Через час бешеного галопа, благополучно миновав Гроанбургский лес, всадники вылетели на Осевой тракт и только тут, почувствовав наконец себя в некоторой безопасности, остановили разгоряченных коней, дабы дать им роздых и самим перевести дух.

— Но мы не можем бросить его там, мы должны что-то придумать, — словно возобновляя некий прерванный диалог, снедаемая переживанием и с блестящими от слез глазами проговорила Минлу.

— Мы должны ехать в Акануран, — возразил Талгаро. — Так быстро, как только возможно.

Кирмианка резко повернулась к нему.

— Спасать себя и оставить Кита им на растерзание?! — Гневно вопросила девушка. — Если уж бейхоры всё же сумели лапы ему искалечить, то кто знает, что еще этот лысый изверг придумает.

— К сожалению, мы ничем не можем помочь Киту, — спокойно и грустно проговорил лоя и впервые в его голосе девушка услышала некую стариковскую тяжесть, словно напоминающую о том что этому маленькому человечку уже идет седьмой десяток. — Чтобы вывезти Кита из Гроанбурга нужна крепкая повозка с парой лошадей и несколько сильных человек чтобы погрузить его туда. И каким образом нам это провернуть, если он лежит посреди площади на виду у всего города?

Девушке нечего было ответить, но на лоя она все равно глядела сердито.

— С другой стороны, — продолжил Талгаро, — думаю, Кит не так уж и беспомощен и не в такой уж большой опасности. Насколько я понимаю, с бейхорами он разделался, когда его задние лапы уже не действовали. Ни мечи, ни копья, ни стрелы ему не страшны. Сам по себе он бессмертен и думаю скорее весь Гроанбург обратиться в прах и пыль, чем Кит расстанется