Я хотел владеть ей. Причинить ей боль. Уничтожить ее.

Эта драгоценная женщина принадлежала мне. Мне нужно было увидеть ее снова. Скоро.

Я даже не стал дожидаться встречи с Кларком, прежде чем встал и покинул «Буйные радости». И набрал Трентону еще до того, как вышел на тротуар.

— Что, босс? — спросил он, и я ответил.

— Мне нужны два ключа, и они нужны мне прямо сейчас.

— От каких замков?

— Наружная дверь апартаментов и внутренняя дверь квартиры.

— Нет проблем. Где?

— Встретимся в Даунтауне, у многоквартирного дома на задворках Гаол-стрит, с дерьмовым наружным освещением.

— Даунтаун? Ты серьезно?

— Просто, черт возьми, доберись туда, — ответил я.

— Уже в пути, босс.

Мой шофер ждал возле клуба, но мне не хотелось ехать туда на машине, которой там не место. Поэтому вызвал такси, хотя и не привык к дешевой, вонючей коже, и мы направились в дерьмовую часть города.

Трентон уже ждал, когда я добрался туда. Я успел захлопнуть за собой дверь такси, но мой менеджер преступного мира не стал дожидаться моего приближения, а просто встретил меня на тротуаре.

— Какого черта ты делаешь здесь, в этой дыре, Люциан? Просто дай мне знать, кто и что должен, и я со всем разберусь.

— Дело не в деньгах, — сказал я. — Мне просто нужны эти два ключа.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Какого хрена тебе понадобились ключи от этой дыры?

Мой взгляд, должно быть, ощетинился злобой, чтобы скрыть стыд унижения.

— Какого хрена ты осмеливаешься вмешиваться в мои дела? Просто дай мне это гребаные ключи.

Он пришел в себя, отступив с «конечно, извини, да», прежде чем шагнул прямо к главной двери.

У Трентона было много полезных навыков, но взламывание замков было тем, в чем ему не было равных. И когда вы десятилетиями вскрываете замки, вы, как правило, накапливаете внушительную коллекцию отмычек. И у Трентона их было множество.

— Похоже на шестнадцатый, — проговорил он, прежде чем вытащить из кармана связку ключей. Он выбрал один, вставил в замок, и дверь открылась. Так просто. Оказавшись внутри, он снял ключ с кольца и положил его мне на ладонь.

— Дальше? — спросил он с довольной ухмылкой.

Я повел его наверх и по коридору к седьмой квартире.

— Номер три, в этом нет никаких сомнений, — сказал он, вывернув ключ из кольца, и бросил его мне в руку, даже не попробовав.

Я вставил ключ в замок, и он повернулся с бесшумной легкостью. Мою кожу покалывало, как и яйца, когда я толкнул дверь, надеясь какой-то извращенной частью меня, что Илэйн была там, свернувшись калачиком в постели. Конечно, ее там не будет. Она, вероятно, была в своей собственной печальной маленькой части комплекса семьи Константин, отключилась с выпивкой в руке и снегом (примеч. сленговое название кокаина), виднеющимся в ее ноздрях.

Я вошел внутрь и, конечно же, квартира была пуста. Темная. Жалкая.

Бесполезная.

Я включил свет и вспомнил блондинистую сучку, стоявшую в коридоре среди безвкусных безделушек своей подруги, выглядевшую так чертовски потрясающе в своем страхе.

Трентон все еще колебался, когда я повернулся к нему лицом, без сомнения все еще пытаясь понять, что, черт возьми, происходит.

— Теперь можешь идти, — сказал я.

Он уставился на меня, склонив голову набок.

— Как давно я работаю на тебя, босс? — спросил он. — Двенадцать лет, да? Как минимум, двенадцать лет.

— Достаточно долго, чтобы понять, что тебе нужно держать свои мысли там, где им место. В твоей толстой черепушке, пока я не раскроил ее.

Он знал, что я не сделал бы это без серьезной на то причины, не такой, как я сделал бы с любым другим, стоящим на его месте. Мы были знакомы достаточно долго, чтобы знать черты и манеры друг друга. Я полагался на Трентона Альто, даже если не хотел этого. И он знал это.

— Двенадцать лет, а я все еще не знаю, как ты работаешь. Ты чертовски загадочен, Люциан Морелли. Даже по меркам семьи Морелли.

Мне удалось ухмыльнуться ему.

— Перестань пытаться понять это. Тебе же лучше в долгосрочной перспективе.

— Не сомневаюсь, — ответил он и ушел.

Дверь за ним закрылась, а я стоял в тишине, вдыхая воздух этого места. Напротив меня был дерьмовый гобелен — кричащая синева с мультяшным китом у корабля. Фотография ухмыляющихся идиотов висела на дальней стене у кухонной двери. Я подошел ближе, гадая, кто из этих идиотов был подругой Илэйн.

Пол на кухне был вычищен, разбитые кружки аккуратно убраны в мусорное ведро. На ковре не осталось никаких следов крови от еще одной попытки самоповреждения после того, как я ушел.

Я сел на диван в гостиной, где сорвал с нее платье, и уставился на пустое место на полу.

Мне было интересно, как часто она бывала здесь, заглушая все дерьмо в своей жизни, от которого она так решительно отказывалась. Потом я задумался и об этом тоже.

Что такого было в Илэйн Константин, что она так сильно презирала? Что заставило ее так сильно двинуться головой?

Это было не мое дело, и не стоило и секунды моего времени. Мне не следовало находиться в радиусе и пяти километров от этого места, не говоря уже о том, чтобы сидеть на диване какой-то неудачницы, думая о женщине, чей последний вздох должен был давно уйти, взятый моими собственными руками.

Было уже далеко за ранние утренние часы, когда эта мысль покинула меня на сегодня. Я даже не осознавал, что жду ее, пока не понял, что она действительно не придет.

Конечно, она не пришла. Какого хрена ей приходить в эту лачугу, когда у нее был Бишоп-Лэндинг? Черт знал, зачем она вообще тут оказалась.

Я выключил свет и направился к выходу.

Я ненавидел себя за свои оправдания за то, что хотел ее киску, потому что именно это я и делал. Лгал самому себе. Лгал себе о том, как сильно я хотел ее хорошенькую маленькую щелку.

Нахер. Нахер все это.

Нахер мое собственное гребаное дерьмо.

Я снова и снова проверял ее календарь, ожидая, пока за мной заедет еще одно вонючее такси. Вечер среды. Пометка о долбанном благотворительном вечере для сбора средств на образование малообеспеченных смотрела на меня с экрана моего мобильного. Черт возьми.

Он упоминался во множестве сообщений местных СМИ, когда я искал местоположение «Действия во имя правды», и их ежеквартальный аукцион.

Блядь!

Я быстро двигал пальцами по экрану, опережая мысли, не заботясь ни о чем,