Прибывшие на место спасатели долго извлекали на свет её сына, он просто перемешался с железом, врезавшемся в его тело тут и там. Это было поразительно, но друзья отделались незначительными травмами и переломами, их увезли в больницу скорой медицинской помощи, а Саньку всё ещё вырезали буквально по сантиметру из корпуса автомобиля.

Обезумевшие мать с отцом примчались в приёмное отделение едва им сообщили из полиции о случившемся. Отец потирал грудь, он перенёс инфаркт в прошлом году, и сейчас сердце мучительно ныло и горело, но он не обращал на это внимания. Мать же словно окаменела, она не рыдала и не устраивала персоналу истерик, молча выслушав врача, вышедшего к ним из операционной, и задала лишь один вопрос:

– Когда я могу увидеть сына?

Доктор покачал головой, только что прошла многочасовая сложнейшая операция, они сделали всё возможное, дальше дело ухода и выносливости молодого организма. Но позднее, смягчившись, приобнял худенькую женщину за плечи и глядя в глаза сказал:

– Как только я увижу, что это возможно, я разрешу вам ненадолго приходить к сыну.

– Спасибо, доктор, пусть Господь благословит ваши руки. Спасибо вам за всё, я буду ждать. Сколько нужно.

Потекли длинные дни, они тянулись как тянучая липкая патока, стекая по листкам календаря красными кровавыми каплями. Шло время, но Санька оставался в коме и не мог самостоятельно дышать. Однако к облегчению матери, врач, спустя неделю, разрешил ей навещать сына раз в день по часу. Для этого мать предварительно собрала целую кипу бумаг, сдала кучу анализов и наконец, получив разрешение терапевта, принесла в реанимацию справку о том, что она здорова. Мужа она отговорила от посещений:

– Пашенька, умоляю тебя, не надо. С твоим сердцем это лишнее. Ты увидишь Саньку, расстроишься, и снова будет приступ. Я не выдержу, если с тобой тоже что-то случится. Ведь у меня нет никого, кроме вас. Прошу тебя, миленький мой, я сама.

Когда она впервые вошла в это царство сокрытое от посторонних глаз, в это святая святых, ей вдруг стало жутко. За спиной её неожиданно мягко затворилась тяжёлая металлическая дверь, без стука, без хлопка. Впереди был длинный полутёмный коридор, в который выходили двери реанимационных залов. В одном из них её сын. В котором?

Ей выдали одноразовое бельё – голубой халат, бахилы и шапочку, и когда она облачилась, повели в самый конец коридора. По пути женщина краешком глаза успела заметить сквозь большие стеклянные окна, лежащих на кроватях людей, укрытых простынями, с кучей проводков вокруг. В горле пересохло. Это были чужие люди, но сердце уже сжалось от боли и сострадания к этим несчастным, а как же она выдержит сейчас, увидев собственного единственного сына в окружении этих приборов, без сознания, обезображенного травмами? Нет, отмахнула она от себя минутную слабость, она будет сильной, ради Саньки, ради Павла, её мужа. И она смело шагнула в палату.

На кровати лежал Санька. В палате он был один. Это было хорошо, ведь так они никому не станут мешать. Медсестра предупредив о том, что ничего нельзя трогать, ушла, оставив мать наедине с сыном. К горлу подступил предательский комок, но мать сглотнула его и решительно подошла к кровати:

– Здравствуй, сыночек! Вот и я пришла. Слава Богу, разрешили мне теперь к тебе приходить, а знаешь что это означает? Что тебе стало лучше, иначе Иван Аркадьевич не позволил бы мне тут находиться. Вот, идёшь ты на поправку, милый. Я теперь каждый день буду приходить. А ты давай, набирайся сил, скоро у тебя день рождения, юбилей ведь, двадцать пять лет как-никак. Надо поправляться.

Мать придвинула к постели табурет, принесённый медсестрой, и присев, взяла сына за руку.

– Эх, Санька, ты ж боец у нас! В армии отслужил. Нельзя сдаваться, сынок. Жив остался, врач операцию провёл, теперь всё от тебя зависит – насколько ты жить хочешь. А Ксения-то наша, невеста твоя, знаешь как переживает? Тоже сюда рвалась, да ведь нельзя всей толпой, только мне одной разрешили и то слава Богу на этом. Уж так я благодарна Ивану Аркадьевичу. Ксюшеньке от тебя привет передам, хорошая она у нас какая, сынок, и где ты нашёл такую девушку? Прямо из прошлого века барышня. Родители видать молодцы, такую дочь воспитали. Вот поправишься, сынок, свадьбу сыграем, ух какую! На нашей с отцом свадьбе, помню, всё село гуляло, так весело было. А дед Афанасий-то напился, в хлев пошёл спать, думал к себе в избу зашёл, бабка его обыскалась, где дед? А он в хлеву-то спит, к свинье под бок пристроился, свинью как раз поросята сосали, ну и этот порося-переросток рядом завалился. И гармонь рядом стоит. Бабка ну его ругала, хрыч, мол, старый, до чего напился, а мы хохочем.

Мать рассмеялась, но тут же осеклась и, прикрыв ладонью рот, ойкнула:

– Ох, дура я, нашла где хохотать, тут людям тишина нужна. Прости, сынок. Что-то вспомнилось мне. Давай-ка лучше посидим тихонько, помолчим. Снег нынче за окном как красиво идёт, сказка просто.

И женщина замолчала, поглаживая и перебирая в своей руке пальцы сына.

Выйдя из больницы через час, она как в тумане добрела до парка, что находился рядом с больницей, села на заснеженную скамейку и долго рыдала навзрыд. Это был первый и последний раз после аварии, когда мать позволила себе слёзы. Через полчаса, утерев лицо, она поднялась со скамейки и решительными шагами пошла в сторону дома.

Шли дни. Мать словно и не жила, не замечала ничего происходящего вокруг, кроме этих ежедневных походов к сыну. Спасибо Ксении, приходила к ним каждый день, помогала прибраться, что-то сготовить. Да и родители Ксении отозвались на беду, поддерживали, звонили, предлагали помощь. Не остались в стороне и друзья и сослуживцы сына. Всех сплотило это страшное происшествие, не зря говорят – друг в беде познаётся. А у сына видно, все друзья настоящие были.

И вот завтра Рождество. Праздник святой, великий. Радость миру. Спаситель родился. А ещё их сын Александр. Двадцать пять лет назад пришёл в мир новый человек. Как она рада была, что в такой светлый день сын родился. Да и имя дал ему муж сильное, красивое – Александр, означает оно «защитник», «оберегающий муж». Только вот сейчас самому Саньке нужна защита и помощь, его самого нужно оберегать и делать всё возможное к тому, чтобы он пришёл в себя. Но пока что всё было без результатов, сын находился в коме уже месяц.

– Слышишь, Санька, свитер говорю тебе связала, когда вставать-то собираешься? Так ведь и зима пройдёт.

В ответ неожиданно раздался хриплый стон. Мать вздрогнула и метнулась раненой птицей от окна к постели сына, замерев и боясь спугнуть его первый самостоятельный вздох. Через пару секунд снова послышался хриплый стон, словно человек, который пробуждается утром ото сна пробует свой голос.

– Дыши, сыночек, дыши, – прошептала мать.

И в это мгновение Санька шумно вдохнул и открыл глаза. Мать прижала ладони к губам, замерла на секунду и тут же, опомнившись, со всех ног бросилась из палаты:

– Он очнулся, он очнулся!! – забежала она в ординаторскую без стука, и, схватив Ивана Аркадьевича за руку, с силой начала трясти её – Доктор, сынок мой очнулся! Идёмте скорее!

Доктор бегом бросился в палату. На ходу крикнул медсестре, чтобы бежала за вторым врачом Леонидом Николаевичем. Забежав в палату, все увидели, что Санька приподнял слегка руку в слабом приветствии и уже осмысленным взглядом осмотрел собравшихся.

Мать пока попросили удалиться. Но она не ушла домой, а ждала тут же, за железной дверью отделения. Через два часа закончился рабочий день и Иван Аркадьевич вышел из реанимации, одетый в строгое длинное пальто.

Мать подбежала к нему с умоляющим взглядом, врач взглянул