насилие стало обычной приметой жизни и быта тех жестоких времен. Даже когда конфликты выносились в суд, то и там дело частенько решалось посредством дуэли или с помощью сурового испытания — «огнем и водой».

Пытаясь хоть как-то умерить конфликты между различными группировками христианской знати и особенно сохранить от их жадных рук церковную собственность, папы и епископы использовали традиционные методы церковного наказания (запрещение мессы и лишение причастия), а также отлучение (изгнание из храма). Несколько позднее возникла идея «Божьего перемирия» — прекращения военных действий и междоусобиц в дни, установленные церковью, например, во время Великого поста. Однако все эти меры давали лишь относительный успех. Западное христианство по-прежнему существовало в условиях постоянных скандалов и братоубийственных раздоров. Как мы уже знаем, прекрасным примером решения этой болезненной проблемы стало использование неукротимой мощи норманнского воинства во главе с семейством Хойтевиллов для завоевания территорий на юге Италии и Сицилии, оккупированных мусульманами.

Вероятно, примерно такими размышлениями папа Урбан II закончил молитву, поднялся с могилы аббата Майоля и двинулся на юг — в сторону Клермонского собора в Оверни, чтобы встретиться там с тремястами епископами, которых он вызвал на совет. Собор проходил с 19 по 26 ноября, и обсуждалось около десятка насущных вопросов церковной жизни, включая уже привычное осуждение светской инвестуры (утверждения духовного лица в должности епископа или аббата), симонии и женитьбы священников. На этом же Соборе король Филипп Французский был отлучен от церкви за любовную связь с фавориткой Бертрадой де Монфор, а также была одобрена идея «Божьего перемирия».

Наконец после многих совещаний о преобразовании духовенства, об установлениях относительно порядка, справедливости и человечности был поднят вопрос о Святой земле и Иерусалиме. Во вторник 27 ноября последнее заседание Собора вместе с толпой мирян состоялось в поле за городом. Папский трон подняли на высокую платформу, откуда Урбан II обратился к огромной толпе, которая собралась, чтобы послушать иерарха. Хотя его речь была записана уже после событий и, возможно, несколько приукрашена писцами, но главное неизменно — он говорил о тех бедах и превратностях, которые терпит на востоке христианская Византия, и страданиях ее граждан, оказавшихся под игом турок-сельджуков. Далее он поведал о жестоких притеснениях христианских паломников, направлявшихся в Святую землю Иерусалимскую, и сердца слушателей откликнулись — образы святого Сиона были им хорошо знакомы по церковным псалмам. Своим красноречием и убедительной страстью искушенный проповедник напоминал выдающихся предшественников времен империи Карла Великого. Он горячо призвал всех присутствующих прекратить междоусобицы, укротить свою жадность и мстительность и повернуть оружие против врагов Христа. Со своей стороны он, как наместник святого Петра, с данным ему правом «обязывать и разрешать от обязательств», пообещал всем, кто раскается и примет участие в этом богоугодном деле, простить их прегрешения и снять все наложенные церковью наказания.

Обращение Урбана было воспринято с энтузиазмом, и в толпе раздались восторженные крики «Deus le volt!» — «Так хочет Бог!» А затем епископ Адемар Монтейльский, епископ Ле-Пюи, с двумя другими стоявшими рядом церковными иерархами рухнули перед папой на колени, испросив благословения принять участие в священной войне. Вставший рядом с ними на колени кардинал из папской свиты призвал всех присутствующих публично покаяться в грехах, и верховный понтифик милостиво даровал всем прощение.

Писатель двадцатого столетия отмечал, что в знаменитом воззвании папы Урбана «соединились христианская набожность, ксенофобия и имперское высокомерие». Другие считали, что, провозгласив целью крестового похода именно Иерусалим — в то время как Алексей Комнин просил лишь оказать военную помощь в освобождении из-под власти турок Антиохии, — папа воспользовался невежеством и доверчивостью своей паствы. Однако ясно, что подобные уловки были изобретены значительно раньше: еще на Соборе в Пьяченце послы императора Алексея умело использовали тяжелое состояние Иерусалима, пытаясь «более ярко и доходчиво воздействовать на умы и сердца западноевропейских слушателей». Кроме того, задача папы состояла в «обеспечении защиты христиан, где бы они ни находились, ибо не имеет смысла освобождать христиан из сарацинского плена в одном месте и снова обрекать их на сарацинскую тиранию и притеснения».

Оставались ли у папы сомнения по поводу необходимости применения насилия? В ранней христианской церкви завет Христа о том, что, когда тебя ударили по лицу, следует подставить другую щеку, воспринимался буквально, и поэтому в любых обстоятельствах насилие считалось грехом. Пожалуй, первым тезис о справедливости ответного силового отпора выдвинул преподобный Августин из Гиппона, различные высказывания которого по этому поводу обобщил в XI веке другой проповедник — Ансельм Луккский. Эти идеи папа Григорий VII использовал для обоснования христианской Реконкисты в Испании и Сицилии, а также при известии о поражении византийцев в битве при Манцикерте, когда он именем святого Петра дважды призвал католиков пожертвовать жизнью для «освобождения своих братьев на Востоке».

Учение Блаженного Августина легло в основу идеи искупительного паломничества, вызвав в XI веке настоящий прилив огромных масс богомольцев в Святую землю, особенно к иерусалимскому Гробу Господню. Паломникам рекомендовалось вооружаться, чтобы, говоря словами папы Урбана, «сарацины не могли больше безнаказанно попирать нашу веру в Господа». Крестоносцам были обещаны такие же индульгенции и привилегии, как и паломникам: «С начала похода… на вас распространяются права иерусалимских пилигримов».

Подобным актом папа, в полном соответствии со своими клюнийскими принципами, ясно показал, что стремится к тому, чтобы крестовый поход принес пользу не только «азиатской церкви», но и самим крестоносцам. Он часто ссылался на известный завет Христа отказаться ради него от жен, родственников, имущества и нести свой крест, послушно следуя за Спасителем. Дабы придать этому символу реальность, всем собравшимся в крестовый поход раздали матерчатые красные кресты (отсюда и произошло название «крестоносцы»). Этот крест, нашитый на плечо накидки или плаща, не просто являлся символом священной миссии, но также демонстрировал, что на крестоносца распространяются определенные привилегии и что он имеет дополнительные права. Церковь принимала под свое покровительство и крестоносцев, и их семейства, и имущество; они освобождались от податей и налогов и от преследования кредиторами в течение всего похода. В свою очередь, крестоносец обязался выполнить свою клятву, а нарушивший ее отлучался от церкви.

Хотя, как мы знаем, и раньше были прецеденты священных войн христиан с мусульманами — например, на Сицилии и в Испании, — однако очевидно, что обращение папы Урбана на Клермонском соборе было воспринято как значительное событие, которое произвело настоящий переворот в общественной системе и значительно отличалось от всего того, что было раньше. Но к ужасу самого Урбана, наибольший отклик его призыв вызвал не у рыцарей — именно их он прежде всего имел в