Шрифт:
Закладка:
Лукреция кладет вторую руку на колено матери, постукивает пальцами по ткани, будто по закрытой двери.
Элеонора удивленно опускает глаза. Безупречной формы брови недоуменно изгибаются, впервые за день мать внимательно смотрит на Лукрецию, и тень нежности пробегает по ее лицу, смягчая черты. Голос дочери словно рушит дамбу, выпуская на волю ласковый поток.
— Да?
— Мама, я… — Лукреция ищет нужные слова. Некогда обсуждать запутанную нить, что связывает их: церковь совсем рядом, за углом; некогда рассказывать, как она напугана, как велик ее страх перед браком и будущим — до того он огромен, что занимает все сиденье, цепляется за него когтистыми лапами. Страх — пятый пассажир в экипаже. Времени на разговоры нет, но можно вернуться к надежной теме:
— Когда ты… когда… впервые увидела папу, по дороге в Ливорно… ты… Как ты…
Элеонора удивленно глядит на младшенькую. Лукреция отвечает ей молящим взглядом. Пойми меня, мама!
— Как я что?
— Ты сразу… полюбила его… тут же… или потом?
Задумавшись, Элеонора чуть заметно пожимает плечами.
— Я его впервые увидела в доме вице-короля в Неаполе, поэтому…
— Так ведь папа тебя видел, а ты его нет! — Знакомая наизусть история рушится. — Ты же смотрела в потолок!
Родители переглядываются, и между ними тоже заметна нить, но другая, шелковая — как в мамином инсектарии. Отец Лукреции сжимает белую ручку жены.
— Нет. — Элеонора качает головой, и сережки отзываются звоном. — Я только притворялась, а сама знала, что он там. Знала, что он мною любуется. Я уже тогда поняла, как все сложится.
Отец не сводит взгляда с жены и облизывает губы, как всегда ярко алеющие в густой бороде. Лукреция отворачивается. Церковь Санта-Мария-Новелла грозно возвышается над ней. Мать спрашивает возницу, когда приедет экипаж с мальчиками, и на Лукрецию извечным тяжким грузом давит понимание: маме дороже сыновья, и никто не займет их места в ее сердце, а любимица папы — Изабелла, он потакает всем ее капризам; ей же самой любви не досталось, вечно она на вторых ролях, ее в лучшем случае просто терпят. «Но почему? — мысленно взывает она к родителям. — Почему их вы любите, а меня нет? Разве вы не замечаете, какой Франческо холодный, каким жестоким растет Пьетро? Почему меня выдают замуж за чужака из Феррары, почему Изабелле можно остаться, а меня отсылают?»
Экипаж останавливается. Лукреция проглатывает свои вопросы, как горькую пилюлю. Поздно, прошло их время, это уже не важно. Вот-вот начнется ее новая жизнь. Лукреция родится заново — не пятым ребенком Флоренции, слабеньким и всеми забытым, а герцогиней Феррары!
Она поднимает глаза на каменный выступ церкви; на фоне летнего неба кампанила кажется аппликацией, искусно пришитой за коричневые края к синему полотну. Покачнувшись, Лукреция встает.
Стены церкви милосердно заглушают городской шум. Мать с отцом омывают руки в купели, Лукреция тоже тянется к воде, но замирает в восхищении, заметив убранство зала. Ничего подобного она еще не видела. Дорожка из алых плит уходит вдаль, а по обе стороны от нее торжественно высится череда арок. Из невидимых окон высоко над головой под косым углом льется свет, согревая вершины арок и обращая белую штукатурку в золотые ромбы. Огоньки свечей трепещут в маленьких ореолах света и озаряют полумрак. И линии на потолке, и проход между рядами ведут к одной точке — алтарю, окруженному окнами из разноцветного стекла и статуями святых с золотыми нимбами.
Онемев от восторга, Лукреция жадно обводит взглядом то левую сторону, то правую, силясь запомнить зал во всех подробностях, чтобы потом его нарисовать. Понадобится бумага, мелки, белая и алая краски, а еще лазурь окон, золотистый блеск нимбов, яркая желтизна солнца. По телу пробегает волна — то ли предвкушения, то ли тревоги. Хватит ли времени? Сможет ли она запечатлеть все в памяти? Поразительно, что в каменном теле здания скрывается сердце из пламени и золота, воплощение неземной красоты.
Они шагают к алтарю. Воздух пропитан благовониями, струйки дыма кольцами закручиваются в свете острых солнечных лучей, хор тихо запевает на латыни. Под ногами Лукреции лежит беломраморная надгробная плита с барельефом умершего; глаза его закрыты и почти стерты множеством ног, а тело совсем немного выступает над полом — кажется, что оно наполовину погружено в воду. «Вот уж странное место для надгробия, — удивляется Лукреция. — Пол в церкви! Все по тебе топчутся, тревожат твой вечный покой».
У алтаря стоит группка людей во главе со священником в бело-золотом облачении до самого пола. Ног священнослужителя не видно, он будто двигается на колесах или парит над землей.
Лукреция улыбается про себя, ибо в таком божественно-прекрасном месте ей ничто не угрожает, здесь не может произойти ничего дурного; ее до краев переполняет благоговейный восторг. Воображение превращает прозаичные деревянные балки под крышей в невесомые, сотворенные из света. Краем сознания она отмечает, как отходит в сторону отец, а ее руки галантно, однако решительно касается чужая рука. Длинные пальцы, широкая теплая ладонь. Черные волосы на ней растут в одну сторону: они похожи на колосья, согнутые ветром, а принадлежит рука высокому мужчине рядом с ней.
Лукреция ахает, всколыхнув фату. Значит, это Альфонсо. Стоит рядом и ждет начала церемонии. А она, дурочка, и не догадалась сразу! Альфонсо, герцог Феррары, заберет ее в свой замок заодно с вещами и приданым. Он правда здесь, он ей не привиделся.
Над головами новобрачных держат меч, затем Альфонсо завязывает на талии Лукреции золотой cintura[33], тяжелый от рубинов и жемчуга. Потом жених встает и надевает на пальчик Лукреции кольцо, затем еще одно и еще. На третьем изображен его фамильный герб — расправивший крылья орел. Оно чуть великовато, и Лукреции приходится согнуть палец, чтобы не соскользнуло. Какая непривычная тяжесть… Козимо протягивает Альфонсо серебряное блюдо и boccale[34]. Мужчины обмениваются церемонными поклонами.
Альфонсо передает дары своему человеку, поворачивается к Лукреции и поднимает ее фату все выше и выше. О, можно свободно дышать и все видеть! Ничто не застилает глаза, ничто не мешает жадно вбирать в себя каждую мелочь в церковном зале, вдыхать насыщенный благовониями воздух, нет больше преграды между Лукрецией и миром, между Лукрецией и этим малознакомым мужчиной перед ней.
Священник объявляет начало мессы, и Альфонсо становится лицом к алтарю. Спохватившись, Лукреция повторяет за ним.
Слова на латыни волной прокатываются над головами и возносятся к потолку. Лукреция никак не может собраться с мыслями,
