Шрифт:
Закладка:
— Тогда он станет первым, кого я убью. И это он тоже знает.
Сцена разговора Айгустова с Рёншельтом была достойна кисти живописца. Швед тихо злорадствовал, русский генерал был живой аллегорией выражения: «На какие жертвы я иду во имя Отечества!» — а капитан Черкасов зорко следил, чтобы эти персонажи не упороли что-нибудь феерическое. Способностей к тому у обоих хоть отбавляй. В результате фельдмаршал прилюдно дал слово защищать город, пока вражеская армия не будет отброшена, либо пока не будет достигнута договорённость о сдаче «на пароль». Хотя, зная татар, можно было предполагать, что ни о какой сдаче и речи не будет: это верная смерть.
И шведам выдали оружие — под честное слово Рёншельта.
Вечером того же дня он вместе с Черкасовым обходил позиции на стенах крепости, где будут держать оборону бывшие пленные. Шведы, слегка отвыкшие от солдатских обязанностей, быстро втягивались в прежний ритм: выучка у них была что надо, да и офицеры толковые остались — кто не сложил голову под Полтавой, конечно. Во всяком случае, существенных косяков в их подготовке к обороне никто не обнаружил.
— Молодцы, — похвалил их Евгений. – К подготовке ваших солдат, фельдмаршал, вопросов нет.
— Зато у меня есть вопрос к вам лично, — Рёншельт ответил в своей манере — с ноткой высокомерия. Переделать себя он не мог. — Отчего вы, зная, что я способен на гнусность, рискнули мне довериться?
— Именно поэтому и доверился, — честно сказал Черкасов. – Но я уверен, что вы навряд ли нарушите слово, даже если очень этого захотите.
— Значит, вы уже позаботились, чтобы я был честен, — швед вдруг расцвёл лучезарной улыбкой. — Я вас недооценил, капитан.
— А я бы не советовал переоценивать благородство татар. Дикий край, дикие люди… Во время штурма они уж точно не станут разбираться, где шведы, а где русские.
— Иногда мне кажется, будто вы умеете читать мысли. Это по-настоящему страшно.
— Нет, фельдмаршал, мысли мы там, в будущем, читать ещё не научились. Но есть такая наука, называется «психология». Кое-кого из нас предметно этой науке обучают. Знаете, как это облегчает жизнь командиру разведывательно-диверсионного подразделения?
— Могу лишь догадываться. И многие из тех, кто пытался вас обмануть, выжили?
— Не все.
— Тем больше аргументов в пользу того, чтобы я был честен, капитан, — уважение, мелькнувшее в голосе и взгляде Рёншельта, невозможно было не заметить. — Хотя бы потому, что вы предельно честны со мной.
…А наутро линия горизонта стала чёрной: пришла орда.
5
Татары очень редко осаждали крепости. Давно канули в Лету те времена, когда явившиеся из далёких восточных степей воины Чингисхана славились отменным тяжелым доспехом и умением штурмовать вражеские твердыни. За минувшие века они благополучно избавились от лишней тяжести. Зачем дорогая броня, когда идёшь не воевать, а арканить безоружных крестьян? Но была у крымчаков и знать, которая могла себе позволить доспех не только финансово — на случай, если потребуется осадить крепость и, перекрыв ей всё снабжение, вынудить к сдаче.
Вот именно массу знатных воинов сейчас и наблюдали в подзорные трубы офицеры харьковского гарнизона. Татарские мурзы и принцы присутствовали во вражеском войске в значительном количестве, крутились в основном вокруг главного бунчука — ханского.
— Девлетка нам честь оказал, лично явился, — невесело усмехнулся Айгустов. – Тыщ сорок их здесь, никак не менее. Поглядим, пришлёт ли переговорщика.
Дальнейшее наблюдение показало, что татары явились не одной только конницей. Вскоре в их обозе были замечены орудия, притом не абы какие, а новые, французские. Значит, намерения у ребят более чем серьёзные: конницей крепости не поштурмуешь, а пехота из татар очень так себе. Турок, кстати, в их лагере никто не заметил. Зато Рёншельт углядел нечто знакомое.
— Валахи, — сказал он со смехом, комментируя увиденное. – Уж не те ли самые, что сбежали из нашей армии, едва стало ясно, что продовольствия в обрез? Лично я не против спросить с них за это.
— Думаю, у вас будет такая возможность, — ответил ему Черкасов, продолжая наблюдение за вражеским лагерем. — Полагаю, что этих как раз разжалуют из конницы в пехоту и пошлют на штурм первыми. Не свои — не жалко.
— Неужели даже не предложат условия капитуляции? — продолжал насмешничать швед.
— Может, и предложат. Всё-таки хан здесь, а при нём наверняка свора турок и французов на ролях военных советников и соглядатаев. Девлет вероятнее всего захочет порисоваться перед Европой. Но здесь меня интересует одно: кого именно пришлют в качестве парламентёра.
— Так ли это важно в нашем положении, капитан?
— Поверьте, очень важно… А вот и парламентёры.
Из ставки хана выехала кавалькада из нескольких всадников, и Евгению очень не понравилось увиденное. Если четверо татар сопровождения были из числа отборных воинов хана, его личной охраны, то собственно парламентёр оказался вполне себе европейцем — в офицерском кафтане, высоких кавалерийских сапогах и в шляпе с перьями на голове. Парика на этом типе не наблюдалось, да он и не нужен был здесь, посреди ханского войска. Но не успел Евгений хотя бы предположить, кого это сюда принесло, как услышал тихое, сквозь зубы процеженное шведское ругательство.
– Кажется, вы его узнали, фельдмаршал, — сказал он.
— Ещё бы мне его не узнать, — прошипел Рёншельт. — Отто Клинковстрём. Я знал двух его братьев, Карла и Леонарда. Один погиб во время штурма Полтавы, второй — сидит у вас в плену, где-то значительно севернее. А этого мой король ещё из Варшавы направил к татарам в качестве посланника, договариваться о союзе против вас. Ах, чёрт раздери, как же это плохо!
— Что именно? — без тени иронии поинтересовался Евгений. — Что посол вашего короля слишком много на себя берёт, или что вы успели дать нам некое слово?
— Боюсь, этот человек сейчас представляет интересы вовсе не моего короля, — Рёншельт то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил прямой словесный укол собеседника.
— С чего вы взяли?
— В противном случае он сидел бы в Бахчисарае и не высовывал носа, ожидая приказов его величества. Подобная деятельность, — фельдмаршал ткнул в сторону подъезжающей кавалькады подзорной трубой, — способна лишь нанести непоправимый вред королю. Едва ваш царь узнает…
— А ведь он узнает… если, конечно, нас здесь не перережут.
— Вот это-то и плохо, капитан! — воскликнул швед. — Я, конечно, очень надеюсь, что ошибаюсь в своих предположениях, но подобные кунштюки не должны становиться достоянием широкой публики. А значит, все мы должны замолчать — навеки.
Евгений усмехнулся.
— Сорок тысяч татар против шести тысяч солдат гарнизона осаждённой крепости, — сказал он, и только сейчас позволил себе иронию. — Вы ведь уже были в аналогичной ситуации, только по другую сторону крепостных стен. И года ещё не прошло. Помните, чем закончилось?
— К нам на выручку не придёт армия царя, — буркнул Рёншельт.
— Ручаюсь, она и не понадобится. Курьеров мы, конечно, отправили, но я не помню, чтобы где-то поблизости находились крупные силы. Исход сражения будет зависеть только от нас самих.
У Рёншельта на лице чуть ли не в буквальном смысле читалось: мол, мне бы вашу уверенность. Но всё же фельдмаршал промолчал. Не иначе снова вспомнил Полтаву.
Интермедия.
—…Договор вскоре будет подписан. Вы понимаете, что это означает для нас?
— Более чем. Но я не в силах этому помешать. У меня не так много полномочий, чтобы…
— От вас требуется совсем иное. Османская армия уже готовится выступить из Румелии. Приложите все усилия, чтобы русские уверились — это против них. Убедите посланницу царя, что румелийская армия через Валахию и Молдавию пойдёт войной на южные области России. Остальное возьмут на себя наши братья в тех краях… и в самой России. Хоть их там крайне мало, но влияние Братства в этой варварской стране постепенно растёт.
— Я сделаю всё возможное. Какова будет моя задача после того, как сия мадам убедит царя выступить против турок?
— Тогда её миссия на земле завершится. Думаю, вы не откажетесь стать последним, кого она увидит в этой жизни…
Возвращаясь к себе, шевалье де Сен-Жермен обдумывал, как могут обернуться события. И понял: Братство почему-то не рассматривает один-единственный вариант — что дама не поверит в историю с турецкой армией. Что тогда прикажете делать?
У шевалье не было ответа на этот вопрос. Как и на другой — что тогда сделают с ним самим.
