Шрифт:
Закладка:
Выждав несколько дней, селяне потянулись по домам. Как ни пытались военачальники, гарнизонные и пришлые солдаты, и даже местные горожане остановить крестьян от возвращения в свои сёла, те наотрез отказались: мол, весна, скоро огороды сажать, поля пахать и засевать. При этом все прекрасно понимали, что татары вернутся, да не одни, а с большой компанией. Тем не менее опасения не вспахать вовремя поле казались этим людям куда серьёзнее, чем перспектива оказаться в ясыре. Дескать, от татар можно по балкам — оврагам то бишь — спрятаться, а от незасеянных полей будет голод.
— Нехристи их и по оврагам уже наловчились ловить, — мрачно сказал Савва Васильевич, наблюдая, как селяне организованно покидают крепость. — Я здесь первый год, да наслушался от бывалых людей. Чуть набег, так округа безлюдной становится. И добро бы татары всех до торжищ своих поганых доводили! Нет, двое из троих сгинут в пути. А стариков и детишек они прямо в сёлах режут, чтоб помехой не были.
— Я слышал, у Мазепы какой-то договор с татарами был, — проговорил Евгений. У него не было сил смотреть, как уходят из города люди, прекрасно осознающие свою обречённость, но не смеющие пойти против воли своих «голов» — сельских старост, которые единодушно приговорили возвращаться.
— Был, — хмыкнул комендант. — Мазепа им сам селян на продажу водил, его на том ловили. Как выкрутился — ума не приложу…
Новости в эти края доходили не спеша, с сильным опозданием. Потому письмо от старшей сестрицы, в котором та рассказывала о самых громких событиях, Черкасов получил в первых числах апреля. Оно добиралось сюда в сумке курьера, в которой провело больше месяца. Что Луи Четырнадцатый — «Король-Солнце» — помрёт, и так было ясно. Если человек его лет впадал в кому, то при нынешней медицине это почти гарантированный смертный приговор. И чего теперь ожидать от его сына — пока неясно. Евгений порадовался за младшую сестрёнку, которая продолжала отстаивать интересы страны на переговорах в Копенгагене. Узнал об экспериментах Васи Корчмина по доведению до ума «длинной гаубицы» — фактически шуваловского «единорога»[18] — лет на пятьдесят раньше, и о создании особых «конных батарей» — мобильной артиллерии с серьёзными стволами, способной оперативно перемещаться по полю сражения и стрелять, откуда надо в данный момент. По нынешним временам — почти «чудо-оружие», такого ещё ни у кого нет… И — ни слова о подготовке к походу. Либо Даша о нём ничего не знает, либо знает, но сознательно умалчивает. Мало ли, что с курьером в дороге может случиться.
О том, что подготовки к походу не ведётся вовсе, Евгений предпочитал не думать. Этого просто не могло быть. Даже в том варианте истории, где Пётр Алексеевич шёл в будущее, ничего о нём не зная, он тоже после Полтавы стал задумываться о южном направлении. Но так как он верил людям, а не фактам, то и случился Прутский облом. Чудо, что Шафирову тогда удалось уболтать Балтаджи Мехмеда-пашу, иначе неизвестно, как бы изменилась история, если бы турки взяли Петра в плен. Однако южное направление, после Полтавы и закрепления её политических итогов, неизбежно должно было стать приоритетным.
2
Веками Крымское ханство жило людоловством и работорговлей. Диким Полем стали самые плодородные земли южной Руси — жить и растить хлеб там стало невозможно. Попытки решить проблему делались не один раз, но выжженная, безлюдная полоса превращённых в степь пахотных земель защищала разбойничье государство лучше любой армии. А укрепления Ор-Капу — Перекопа — могли создать проблему любой армии. Василий Голицын столкнулся с этим уже на памяти Петра. Именно поэтому тогда ещё совсем молодой государь не на Перекоп войско повёл, а на Азов. Ему нужна была база, откуда в один прекрасный момент мог выйти флот, чтобы совместно с сухопутной армией взять ханство в клещи. Для того и потребовалось оперативно решать проблему Карла Двенадцатого, чтобы не воевать на два фронта, ведь швед наверняка не стал бы ждать и ударил бы в спину.
Теперь Полтава словно открыла двери на следующий этап — обеспечение безопасности южного фланга страны. А значит, армия готовится к сражениям в тех же местах и за те же крепости, которые в той истории звучали в реляциях на семь десятков лет позже.
Евгений снова анализировал ситуацию и понимал, что сейчас дипломатический фронт как бы не важнее военного. Ведь за те самые века, что Крымское ханство жило работорговлей, сложился рынок покупателей. И далеко не все невольники из Крыма поступали в Османскую империю. На рынках Кафы постоянно крутились и господа из цивилизованной просвещённой Европы. Венецианские галеры, знаете ли, требуют гребцов в товарных количествах. И пресечение этого потока рабов разом ударит по налаженным торговым цепочкам очень многих уважаемых господ и банкирских домов.
Последних, кстати, стоило опасаться всерьёз. Многие из этих ребят уже не один век при помощи долговых обязательств держали за жабры самых влиятельных монархов Европы. Время от времени короли пытались вырваться из этих пут. Иногда это даже получалось — как у Эдуарда Третьего, короля Англии, одним своим дефолтом обрушившего банковскую империю ломбардского семейства Барди, что спровоцировало колоссальный финансовый кризис во всей Европе. Но куда чаще короли предпочитали «не усугублять» и выполняли настойчивые просьбы любезных кредиторов — ибо уважаемые люди хранили в своих сундуках не только долговые обязательства их величеств и высочеств, но и сведения об их тайных делах и делишках. А это куда более серьёзные козыри в подобных играх.
Можно было понять людей, увлечённых какой-либо идеей и старающихся изменить мир в соответствии со своими представлениями о всеобщем благе. Можно было понять даже авантюристов, живущих по принципу Портоса: «Я дерусь просто потому, что дерусь!» Эти искали славы, и помимо всего плохого приносили в мир кое-что полезное — новые тактические приёмы и неожиданные стратегические инициативы. Они хоть что-то давали миру, кроме крови и страданий, двигая вперёд военную науку, за которой автоматически тянулась наука гражданская. А уважаемые господа? Их, насколько помнил Евгений по своему времени, интересовало только одно: прибыль. И ради оной, поставленной превыше всего земного и небесного, они готовы были утопить в крови весь мир. То есть никаких идей, только и исключительно собственное благополучие, помноженное на абсолютную власть.
Здесь деградация этой тонюсенькой прослойки «граждан мира», которые ни одну страну не считали своей Родиной с большой буквы, ещё не достигла точки, когда уничтожение людей в промышленных масштабах рассматривается в качестве бизнес-проекта. Но в действиях тех или иных местных персон уже явственно проглядывали нехорошие предпосылочки. Достаточно было посмотреть на Тридцатилетнюю войну. Евгений, побывав года три назад в Германии, встречал глубоких стариков, ещё заставших Тилли, Валленштейна и короля Густава-Адольфа. То, что они рассказывали, очень сильно напоминало ему историю середины двадцатого века. И здесь Карл Шведский, захватив часть Польши и посадив там королём своего друга Лещинского, повёл себя в точности как нацистский гауляйтер. То есть уже сейчас начинали чётко вырисовываться контуры того «дивного нового мира», который во всей своей «красе» проявил себя в том времени. А начало всего этого «веселья» прослеживалось примерно с конца четырнадцатого века. С окончания эпохи Чёрной Смерти и эпичного финансового кризиса.
Что это означало для Черкасова? То, что и там, и здесь он столкнулся с одним и тем же врагом. Врагом бездушным, безыдейным, плоским, как стол, но опасным в силу огромности сил и средств, находящихся в его распоряжении. Ведь даже те, кто служат этому врагу, и представить не могут, насколько тот…примитивен в своих запросах и одержим единственной понятной ему идеей — господства над всем видимым и невидимым. Судьбы людей, государств, целых культур для этого врага — ничто.
«Следи за денежными потоками, — как-то сказала ему Катя — ещё там. — Они как пауки, высасывают соки со всего мира. Куда эти потоки стекаются — там они и сидят». Там это был Лондон. Здесь пришельцы из будущего как раз застали процесс постепенного перемещения финансового центра из Амстердама в столицу Туманного Альбиона. Окончательно переезд оформится
