— Да не наша же вина! — взревел Пашка. — Комиссия установила заводской брак. Рекламацию предъявили заводу. Зачем же говоришь?

— Не шуми! — остановил его Степан. — Ты не шуми. Вот я скажу, что думаю, а потом ты исполнишь свою арию Варяжского гостя. Отнеслись бы повнимательнее к машине, заметили бы раньше, что подшипники перегреваются, что диаметр вала нестандартный, расточили бы его сами. Дело-то пустяковое. А теперь и вал полетел, и подшипник, и шестерни. Оправдание у нас, конечно, есть, попробуй подкопаться. А душа не принимает — вот хоть режь. Чтобы поспеть за бетонщиками, ввели круглосуточную работу. Кое-кому нравится: во, романтика! А на самом деле обыкновенная запарка. Освещения путного нет. Установили прожектор на стреле. Нелепица, техническая же безграмотность! Только пугаем людей по ночам этим прожектором. Теперь лед пошел, переломило сваю. Часа два назад техинспекция закрыла грузовое движение через мост. Сазонов мне кричит по телефону: «Красота! Теперь бетонщики будут стоять, а мы продвинемся!» Вот вам рассуждение: бетонщики будут стоять, а мы продвинемся!

Карякин положил вилку и отодвинулся вместе со стулом: он опять уже был «взведен».

— Да! Вот я и говорю: звание нам… — продолжал Степан. — Плохого ничего нет. Можно даже еще раз выпить. Налей-ка, Паша. Звание мы заслужили, чему следуют пункты, загибай пальцы. План перевыполняем. Правда, в этом месяце можем завалить, но это будет уже после присвоения звания. Второе: все мы учимся. Неважно как, но факт есть факт. Далее, повышаем культурный уровень, клуб посещаем не иначе, как гуртом, не хамим женщинам, ходим друг к другу в гости чай пить. И так, с пунктика на пунктик переступая, идем себе да идем. Приходим прямехонько в коммунизм. Пришли и сели. Жарко! А добрались-таки! Теперь бетонщики, слава богу, будут стоять, а мы продвинемся еще дальше.

Сашка Грек хохотнул коротко, как бы для пробы, потом захохотал вовсю и ушел в кухню к Лешке.

Разговор пошел в остроту. Говорили, что правильно, мол, высказывается Степан насчет экскаватора. Угробили машину, а всю вину валим на завод. Очень неблагородно! Да и вообще… Что-то уж больно торопятся присвоить им это звание. Не спущена ли разнарядка?

Другие, напротив, считали, что Степан слишком строг. Если так рассуждать, то что же выходит? Ни одной бригаде никогда этого звания не добиться. А между тем звание не для того введено, чтобы быть недосягаемой звездой. Звание хоть и высокое, но вполне земное. И незачем тут, понимаете ли, посмеиваться над разнарядками. Бывают и разнарядки вполне хорошие.

Всяк, кто что полагал, высказывал это громко, без дипломатий. Господствовал бас Пашки Фомина.

— Нарисована такая картина, что от стыда хоть сгинуть. Выходит, что в коммунизм придут одни только чистенькие? Остальных-то ты куда прикажешь деть?

— Ты мне брось! — гаркнул Степан. — Дешевкой этой меня не проймешь, я знаю, что говорю. Одного хочу: уж если звание такое высокое, так чтоб душа спокойна, чтоб совесть была чиста. А тут еще вот что. Сестра моей жены погибла — знаете это. Теперь вторая, Люба, — дело клонится туда же. Так вот. Пока она в этом болоте сидит, совестно мне, ребята… Ну что ты на меня так смотришь?

Карякин смотрел на Степана, не мигая. Какой уж тут случайный повод! Тут была для Карякина прямая причина встать и говорить. Он так и сделал.

X. КУДА ХОДИЛА И С ЧЕМ ВЕРНУЛАСЬ НАДЕЖДА

1

«Влюбилась в попа! Ну нет, голубчики, не на такую напали!»

Надежда постучала. Через минуту за дверью громыхнуло пустое ведро.

— Тут живет отец Александр? — в наступательном тоне спросила Надежда, прекрасно зная, что отец Александр живет именно тут.

Дверь отворилась. В темноте не разглядеть было, кто отворил.

— Это я. Милости прошу.

Надежда задела ногой то же ведро.

— Ничего, ничего. Проходите.

Затем отворилась еще одна дверь — из тьмы в свет, и Надежда переступила еще один порог.

Комната плохо была обжита. Книги — главное, что тут было, — не составляли уюта. Они лежали в беспорядке на самодельных полках, на кровати, на подоконнике. Неразвязанные стопы книг лежали даже на полу. Стоял тут еще стол с кипой бумаг. Под настольной лампой дымилась в пепельнице сигарета.

Отец Александр освободил от книг стул и пододвинул гостье.

— Милости прошу, — повторил он.

Надежда, помедлив, села.

— Вы меня знаете, — начала она в том же своем тоне.

— Здравствуйте, Надежда Федоровна. Конечно, я вас знаю. Рад, что вы пришли.

— Ну, уж это положим…

Она подняла глаза. Заурядный парень стоял перед нею. В мятых штанах, в клетчатой рубахе, рукава завернуты до локтей. Поп? Скорее электромонтер. Такое впечатление было неожиданно для Надежды и нежелательно.

— В общем, так! — сказала Надежда, боясь потерять тот напор, с которым она явилась. — Прошу, чтобы вы не встречались с моей сестрой. — Помолчав, она добавила: — Хватит с нас одной Веры.

— К смерти Веры я не причастен. Я ее даже не видел при жизни. Причастна ли церковь — выяснять долго. Обещаю вам не встречаться с Любой.

Надежда встала, ничего другого ей не оставалось. Не поверить ему? Чтобы сказать об этом, нужно было хоть какое-нибудь основание.

— До свидания, — сказала она не слишком решительно.

Хозяин тотчас шагнул следом за нею, как бы желая ее удержать.

— Рад бы сделать для вас что-нибудь большее. Не могу придумать…

Надежда, обезоруженная, стояла в дверях. Она никак не ждала, что разговор будет таким коротким.

— Я ведь тревожусь как-никак… — сказала она, лишь бы что-то сказать. — Знаете, какая она у нас, Люба-то! Глупая. За ней глаз да глаз…

— Люба — глубокая душа. Таким внимание нужней, чем прочим. Я согласен.

Надежду это кольнуло. Его мнение о Любе выше ее мнения — он это давал понять. Но говорил «согласен». Надежде неловко стало. Уйти она не могла.

— Что ни день, то новость! — добавила она так бодро, как только могла. — Теперь ей втемяшился какой-то Люцифер.

— Люцифер — князь тьмы…

Он хотел сказать, что этот новый Любин интерес его волнует мало. Но Надежда ахнула.

— Вот видите! Этого еще не хватало!

Александр засмеялся. От удовольствия он засмеялся. Надежда улыбнулась тоже, хотя и вынужденно.

— Скажите: вот вы работаете там… Вам не трудно?

— Как вам сказать? Привыкла…

— Ну да… Я понимаю. Я хотел спросить не о том.

Он быстро отошел и сел у стола, глядя не на нее, а в угол. Можно было понять это так: разговор не продолжится, надо уходить. Но как раз поэтому Надежда уйти не могла.

— Пойду… — сказала