Шрифт:
Закладка:
– Только раны? – Ульяна переводила взгляд с меня на орущего идиота и обратно, облизывала нижнюю губу, теребила края кутки. Мне было любопытно, за кого она так волнуется…
– Ну, если захочешь боль…
– Нет! Только раны, – прикрикнула девчонка. Мысленно я улыбнулся, хотя в реальности губы тоже растянулись. Глянул на товарищи рядом, он продолжал пытаться достучаться до меня или докричаться. Показал ему средний палец, усмехнулся и дал по газам, едва не наехав на ноги этого умника.
– Кажется, он разозлился, – Ульяна чуть наклонилась, положила пальчики на края передних сидений. От нее исходил приятный аромат, мне вдруг захотелось снова дать по тормозам, повернуться и впиться в ее губы. Однако пришлось сдержаться, уверен, дома мы провернем тот ночной трюк.
Интересно, после меня у нее кто-то был?
– Ой, надо Ване позвонить, – спохватилась девчонка. Отодвинулась. Слава богу, пусть держится на расстоянии, нам еще надо как-то доехать. Вытащила мобильный, начала набирать, пыталась объяснить что-то брату. Удивительно, но она говорила чистую правду. Вернее ту правду, которую я озвучил: про раны, и чувство благодарности.
Наивная дурочка.
Если бы была красная книга для таких, я бы занес Ульяну и пометил желтым цветом. Народ должен знать героев в лицо. Одно до сих пор неясно – почему мы переспали? Девочка из красной книги должна нести невинность до последнего или умереть с ней в монастыре. Неужели сбой системы? Неужели это я сломал ее… Забавно. Мир очень забавный.
– Нам далеко ехать? – ворвалась в мои размышления Снежинка, когда я остановился на последнем светофоре. Ненавижу красный. Ненавижу ждать.
– Так не терпится? – глянул в зеркало, замечая, как она надувает губки, хмыкает, отворачивается. Недотрога блин.
– Вдруг ты не доживешь? Истечешь весь кровью, что прикажешь делать? – прозвучал ответный ход. Мне стало смешно, знала бы она, с кем храбрится.
– Рот в рот, слышала такое?
– Ты о чем-то кроме этого думать можешь?
– Сказать, что ты мертва?
Но ты жила лишь сутки.
Как много грусти в шутке
Творца!
Не знаю, зачем я вспоминаю стихи Бродского. Вообще не болею стихам, уж тем более этого автора. Просто память хорошая, могу прочесть один раз и запомнить. Ульяна молчит с минуту, а я поглядываю в зеркало на очередную смену выражения лица. Там больше нет злости, скорее задумчивость. Обычно девушки говорят, что-то вроде «ох, как круто» или другую фигню. Потом следуют комплементы, хотя я не балую дам рифмой. Но Снежинка продолжает упорно выделяться. Что с ней, черт возьми, не так?..
– Мне казалось, – произносит неожиданно Ульяна, когда я окончательно теряю надежду услышать подобие восторженной реакции. Правда, она не спешит полевать меня блеском в глазах и громкими охами.
– Что тебе казалось? – я заворачиваю в сторону новостройки, останавливаюсь напротив шлагбауму и тянусь за пластиковой картой.
– Всевышний создал бабочку мертвой, потому что дал ей такой короткий срок жизни, – говорит Снежинка. Моя рука зависает в воздухе, в горле появляется тугой камень, но я сглатываю его и наконец, оглядываюсь.
– А разве это не так?
– У Бродского странные стихи. И нет, я не считаю, что он прав. Бабочка прекрасна, она за свой короткий век может увидеть многое и ей этого будет достаточно. Она не рождается мертвой. У нее потрясающие узоры на крыльях, непохожие на других. Так и человек, он неповторим, по-своему идеален. Порой может казаться, что наша жизнь не имеет смысла, как и полет бабочки. Но это не так, далеко не так. Выучи другой стих, этим ты можешь соблазнять только дурочек!
Теперь и я молчу. Перевариваю. Ладно, отдаю должное, девчонка необычная. Она уловила больше, чем я пытался заложить. Она почувствовала, но не соотнесла. Только надолго ли? Неужели для кого-то я перестал быть закрытой книгой? Забавно.
– Намек понял, – улыбаюсь, в этот раз искренне, без высокомерия, которое мне ой как присуще. Ульяна неожиданно тоже улыбается. Всего на секунду мы будто открываем скорлупу, позволяя заметить то, что прячем под тяжелым замком.
– Приехали?
– Типа того.
18.2
В коридоре Снежинка топчется в нерешительности зайти дальше. Оглядывает с интересом шкаф с верхней одеждой, тапочки, люстру. Я не приглашаю ее, захожу на кухню и включаю чайник. Гостеприимство – не мой конек. Наверное, этому должны приучать с детства родители, но меня никто не воспитывал. Отец вечно занятой работой, уделял внимание крайне редко, и чаще это походило на нотации, упреки и взгляды, в которых читалось отвращение.
Спустя минуты две, Ульяна решает переступить порог. Она не расстегивает куртку, стоит около дверей, держа руки в карманах. В этой квартире было много девушек, многие скидывали шмотки сразу, вместе с трусами, оставляя добро на полу. Снежинка первая, кто, спустя столько времени до сих пор в верхней одежде. Она лидирует по всем позициями, я однозначно должен переспать с ней второй раз.
– Никита, – мое имя звучит столь необычно, что не сразу соображаю. Ульяна закладывает неведомую мне интонацию в каждую букву, которая содержится в пустом слове, отражаем суть мужской внутренности.
– Никита… – повторяет осторожно.
– Аптечка в ящике, – я сажусь на стул и поднимаю подбородок, намекая на ссадины. Ульяна вздыхает, но все же подходит ближе: словно крадется на носочках. У нее маленькая ступня, худенькая ножка, и сама она кажется, хрупкой: дунь – рассыплется.
– В каком из?
– Куртку сними, не замерзнешь, не переживай.
– А я и не переживаю, просто скажи в каком ящике или достань сам! – бурчит недовольно, поджимая губки. Затем все–таки стягивает пуховик и аккуратно кладет его на спинку стула. Я успею скользнуть по ее аппетитной заднице и осиной талии. Обтягивающие вещи однозначно идут девушкам. Вернее Ульяне.
– Напротив тебя ящик, – сообщаю, не отводя взгляд. Чувствую себя чертовым извращенцем, но кайфую. Вроде травку не курил, а плющит, настроение играет красками. Я даже забыл про отца, его водилу и скандал на этой самой кухне пару часов назад. Хорошо они убрали осколки от кружки, потому как о ней я тоже забыл.
– Оно? – Снежинка поворачивается ко мне, держит
