А что Женя близко, так это просто замечательно. Лучшего момента, чтобы на время «потеряться» среди таких же необычных по этим временам людей, просто не найти. Помаячила на горизонте, поспособствовала распусканию слухов — и хватит пока. Это был, можно сказать, «нулевой» пункт плана, который теперь закрыт. Пора переходить к пункту под номером «один».

«Вот ведь угораздило, — ругала она сама себя, пока умывалась у себя в комнате. — Там, у нас, никогда не лезла в большую политику. Наоборот, политика всячески мешала нам жить. А здесь прямо бес попутал, сама напросилась… Ведь не дадут мне просто в армии служить. Пётр — не даст, у него кадровый голод в полный рост…»

Она не спрашивала: «Что делать?» Напротив, слишком хорошо представляла свои дальнейшие шаги. Но после первого — за очень, очень долгое время — эмоционального подъёма пришёл и первый за такой же длинный срок страх. Это произошло, когда Катя осознала, в события какого масштаба её угораздило ввязаться.

7

Если бы пришельцы из двадцать первого столетия попытались окинуть одним взглядом геополитическую обстановку хотя бы в Европе, то увидели бы весьма пёструю и интересную картину.

Во Франции царствовал «король-солнце» — уже немолодой Луи Четырнадцатый. Да, тот самый, который «государство — это я», после смерти в 1715 году оставивший госдолг, в разы превышавший госбюджет. Пруссия — ещё просто герцогство с амбициями, но его правитель, герцог Фридрих Третий Гогенцоллерн, уже начищает королевскую корону, чтобы сделаться Фридрихом Первым Прусским. Австрия — империя, но не Австрийская и тем более не Австро-Венгерская, а Священная Римская. С примечанием — «германской нации». Правил там Леопольд Первый Габсбург, который на всех своих портретах выглядел чуть ли не клоном несчастного урода Карла Второго Испанского.

Кстати, в Европе уже заваривалась каша, которую впоследствии назовут «войной за Испанское наследство», так как Карл Габсбург — жертва близкородственных браков в нескольких поколениях подряд — умер, не оставив наследников. Его австрийская и французская родня уже точила ножи и вилки, собираясь делить не столько саму Испанию, сколько её жирные колонии. Столовые приборы готовила и Англия, флот которой только-только начал становиться настоящим хозяином морей. Она ещё даже не Великобритания, так как уния с Шотландией пока не заключена. Правил там король Вильгельм Оранский, но так как у него не было наследника, а здоровье не внушало оптимизма, на престол собиралась воссесть сестра его покойной жены — Анна Стюарт. Не пройдёт и двух лет, как она это сделает и станет последней представительницей злополучной династии Стюартов, так как после неё в Англии воцарятся ганноверские курфюрсты. В Османской империи правил Мустафа Второй, который был вынужден уступить соседям несколько кусочков территории, в том числе и Азов, и теперь престол Великой Порты под ним шатается. Года через три его свергнет родной братец Ахмед, а ещё через годик Мустафа внезапно умрёт.

Чересполосица германских королевств и княжеств превращала карту Европы в «лоскутное одеяло». На их фоне Швеция казалась незыблемым монолитом — ей принадлежали вся Финляндия, Карелия, часть Норвегии, солидный кусок русских земель, у неё были владения на севере Германии и колонии в Новом Свете. Карл Одиннадцатый оставил своему наследнику отличную армию и страну, в которой вот-вот должна была случиться промышленная революция. Не хватало самой малости — ресурсов. Из-за океана их возить дороговато, да и англичане пиратствуют. В Европе и так повернуться негде. Остается — что? Правильно: дранг нах остен. И в Швеции начинают печатать брошюрки на тему «Христиане ли московиты?» Сами себя шведы к тому времени считали чуть ли не единственным оплотом христианства на Земле, и настроения у них царили соответствующие. Поэтому стоило Карлу Двенадцатому скомандовать атаку и сказать: «С Божьей помощью, шведы!» — как подданные в несколько часов размолотили превосходившую их по численности русскую армию.

И в этот самый момент, как говорится, что-то пошло не так.

Что стряслось с мирозданием, ведомо только одному Создателю. Катя помнила, что и в известной ей истории Пётр Первый, получив жестокий урок, воспользовался предоставленной ему передышкой на двести процентов. И через девять лет случилась Полтава, которая поставила большой жирный крест на имперских амбициях Швеции. Но далось это ценой колоссального перенапряжения всех сил государства: извините, но когда половина госбюджета уходит на содержание армии, это ненормально… Почему их забросило именно в 1700-й год, а не в 1709-й? Может быть, тогда уже было поздно что-то менять? Или именно сейчас должно случиться нечто, что радикально изменит расстановку сил в Европе и значительно повлияет на Россию?

Нынешний замысел Петра потенциально мог взорвать ситуацию много раньше 1709 года. Но только при одном условии — что так или иначе провёл бы всё ту же военную реформу, вытащив российскую армию из середины семнадцатого, а местами из конца шестнадцатого веков. Разгрома под Нарвой избежать удалось, но как бы это не «расхолодило» государя-реформатора, не отбило у него желание что-либо менять. Мол, и так управимся. А вот тут Катя дала себе слово — разбиться в лепёшку, но сделать всё, чтобы убедить его в обратном. Ведь сейчас армию не нужно будет создавать с околонулевой отметки. Да и кое-какие технические идеи вполне применимы к промышленности начала восемнадцатого века. Словом, военную реформу можно будет провести и быстрее, и качественнее, и, что немаловажно — дешевле.

Для этого Пётр Алексеич должен точно знать, что имеет дело не с шарлатанами, а с настоящими «гостями из будущего». Он уже что-то подозревает, раз намертво приклеил к ним своего лучшего соглядатая и исполнителя — Алексашку Меньшикова. А тот уже наверняка донёс обо всех подмеченных странностях «казаков-пластунов». И если у простого лейтенанта Дитриха Кауфмана хватило ума, чтобы сделать в итоге правильный вывод, то будет странно, если к тем же мыслям не придёт Пётр Первый — человек далеко не глупый и видевший гораздо больше, чем девяносто девять процентов его современников.

…Катя заперлась в комнате и портила бумагу, то и дело отправляя в печку смятые исчёрканные листочки. Непросто было сочинять послания по-французски и по-немецки, после стольких лет отсутствия практики письма на этих языках. У неё есть время, как минимум до завтра — пока свои ещё не пришли, а государь о чём-то там договаривается «в верхах» с Карлом Шведским при посредничестве Августа Саксонского. Нужно было сочинить не слишком длинные письма. Такие, чтобы могли как шокировать европейскую публику, так и