Шрифт:
Закладка:
— Вот, Арсланапа! — обратился Искал к сидевшему напротив мальчику-подростку лет четырнадцати. — Скоро наступит пора и тебе показать свою доблесть. Что ты дрожишь? Ты боишься?! — гневно спросил он.
— Нет, отец, я не страшусь опасности, — с достоинством ответил Арсланапа. — Я дрожу от желания скорей сразиться с врагом!
— Хороший ответ, Арсланапа! Эй, Иошир! — крикнул Искал в темноту одному из нукеров. — Тебе поручаю своего сына. Присмотри за ним.
Осулук опять поднял руку, прося слова.
— Ты, Искал, поведёшь наши орды на урусов. И да помогут тебе наши добрые духи!
Искал встал, поклонился и поцеловал край одежды старика.
— А теперь иди, — добавил Осулук. — И помни: Болуш должен умереть! Он стал помехой нашему делу.
Глава 15
РЕЗНЯ
Запрокинув голову, Искал посмотрел на тёмное ночное небо. Не видно ни луны, ни звёзд, холод пронизывает тело, снег кружится в воздухе, хрустит под копытами коня. К вечеру выпал и совсем укутал землю белым покрывалом. Осулук прав: надо спешить. Наступает зима, джут, голод.
Искал жестом подозвал Арсланапу и молча указал рукой вперёд, туда, где посреди кромешной тьмы мелькали огоньки. Там, за излукой реки, стан Болуша — злейшего врага, предателя, продавшегося урусам! Настала пора покончить с этой падалью!
Искал выхватил саблю и издал воинственный, леденящий душу вой — сурен — знак атаки.
Нестройной лавой, как коршуны на добычу, полетели в ночную степь оружные конники.
...Рубили всех без разбора: стариков, женщин, детей, врывались в шатры и кибитки, хватали дорогие одежды, золотые и серебряные чаши, уводили коней.
Ханские нукеры, один за другим, захлебываясь кровью, падали на снег, окрашивая его тёмными расплывающимися пятнами.
«Верные псы!» — С презрением отдёрнув окровавленной саблей войлочный полог, Искал ворвался внутрь шатра Болуша. С визгом скользнула к стенке обнажённая рабыня.
Болуш, бледный и спокойный, облачённый в цветастый халат из бухарской зендяни[173], стоял возле тлеющего очага.
— Убивать пришёл, разбойник? — с усмешкой спросил он, хладнокровно взирая на брызжущего в ярости слюной Искала. — Убивай. Но вот что я тебе скажу: если ты решил воевать с урусами, ты — мертвец. Это такая сила! Тебе и Осулуку их не одолеть. Будет литься кипчакская кровь.
— Хватит, довольно каркать, трусливая ворона! — Искал взмахнул саблей. Со свистом обрушилось смертоносное оружие на жирную ханскую шею.
Схватив за волосы отрубленную голову Болуша и потрясая своей кровавой добычей в воздухе, с диким хохотом выскочил Искал из шатра.
В сумеречной темноте, освещённой пламенем горящих факелов, сверкнули испуганные чёрные глаза рабыни.
— Держите её! Она любимая хасега[174] Болуша! — крикнул Искал. — Приведите её ко мне!
Беспомощную рабыню привели и бросили к его ногам.
— Эй, Арсланапа! — позвал солтан сына. — Пора тебе познать женщину! Возьми её! Это твоя доля добычи!
Арсланапа, спустившись с коня, немного смущённый, подбадриваемый воинами, через силу улыбнулся и, повалив наложницу на землю, стал срывать с неё дорогие одежды.
Толпа галдящих степняков обступила было его, но суровый богатырь Иошир, потрясая копьём, отогнал прочь всех любопытных.
Вопли и плач рабыни прорезали воцарившуюся после разгрома стана тишину. Арсланапа, грязный, испачканный кровью, навалившись сверху, дико вращая глазами, насиловал свою жертву. Лишь мрачный Иошир да кружащий в предутренней выси ястреб стали свидетелями первого в жизни молодого сына солтана злодейства.
Глава 16
СКВОЗЬ ВОЙ ПУРГИ
В посеченном саблями, покорёженном шеломе, пешком, хромая и тяжело дыша, приплёлся Всеволод к Княжеским воротам Переяславля. Яростно кружила жестокая вьюга, бросая в лицо снежные клубы. В ушах стоял неистовый свист, голова гудела от сабельных ударов.
Половцы налетели внезапно, смяв и разметав сторожевые отряды за Сулой. Воиньский воевода беспечно проспал неожиданное нападение коварного врага и не прислал вовремя гонца. Только уже когда запылали сёла и деревни на Трубеже, Всеволод узнал о набеге Искала. Сведав, бросился из Переяславля во главе малой дружины — большую собрать было уже не успеть — и вот теперь, лишившись коня и хоругви[175], бежал, прячась в перелесках и зарослях кустарника, замёрзший, дрожащий от дикого холода, потерявший всех гридней. Пробирался ночью, наугад, безотчётно, сквозь метель, проваливаясь ногами в глубокие сугробы. Когда наконец он различил в предрассветной мгле стены Переяславля, то возвёл очи горе, набожно перекрестился и поклялся поставить в городе церковь в честь святого Феодора, своего небесного охранителя.
Холод стоял страшный, обмороженные персты прилипали к дощатой броне. На затылке колыхалась иссеченная саблями кольчужная бармица.
На сей раз Искал провёл его, он не учёл силу и воинское умение половца, а главное, его малая дружина не выдержала их бешеного, отчаянного натиска. И приходилось теперь горько сожалеть о порубленных русских ратниках, о спалённых дотла слободах и сёлах, об угнанных в полон крестьянах и посадских людях.
«Ничего, ничего, княже, — успокаивал сам себя Всеволод. — Поквитаемся ещё с этим Искалом. Вот братьев созову...»
Братьев! Только двое осталось их у Всеволода. Оба молодших, Вячеслав и Игорь, один за другим внезапно быстро захворали и умерли. Игорь умирал тяжело, мучительно, Всеволод ездил к нему в Смоленск и со скорбью и страхом взирал на его страдания. Брат корчился от болей в животе, судорожно дёргался, беспокойно ворочался, шептал хрипло, едва связно:
— Помни... завет... отцов... Всеволод... За тя тамо... Молить буду...
Перед самой кончиной боль отступила, он лежал, успокоенный, измученный, с заострившимся серым лицом. Посмотрел на Всеволода, улыбнулся бескровными устами. Извечный насмешник, живчик, проказник — и вот нету его среди живых! А ведь Игорь был младше его, Всеволода, на целых четыре года, казалось, жить бы да жить, но один Всевышний определяет длину пути человека на этом свете. По лицу Всеволода покатилась слеза.
Стражи узнали князя по шелому с ликом Феодора Стратилата. Молча прошёл он через ворота, спустился к домовой церкви, после короткой жаркой молитвы через гульбище и крытый переход добрался до
