– Какое ж это счастье? Это самое настоящее горе. Хм. Знаешь что… Про крылатых девок я ничего не знаю, а вот про крылатого мужика слыхал.

– Правда? – обрадовалась Нюська. – Расскажешь?

Великим рассказчиком Обр не был. Невеликим, по правде говоря, тоже, но историю Маркушкиного побега выслушал раз сто и мог бы повторить, не задумываясь.

– Друга моего на каторгу закатали.

– Ох! За что?

– Не твоего ума дело! Попал он гребцом на большую боевую лодью. Очень большую, у нас таких не строят. Гребцов так много было. Надрывались, мерли как мухи. Напарник у него помер, а сам он уже доходил, когда привели к ним одного. Такого… – Обр покрутил рукой, изображая крайнюю степень нежности, слабости и никчемности. – Маркушка думал, он и трех дней не продержится. Баланду не жрал. От сивухи, что перед боем давали, нос воротил. Дышать даже не мог, мутило его от запаха. От простого разговора краснел, как девка. Сразу видно, из благородных. Забили бы его, если бы не Маркушка. Прикрывал дурака, сколько было сил, жизни учил потихоньку. В общем, притерпелся тот парень, не помер. Через полгода и баланду с червивыми сухарями за милую душу трескал, и от сивухи не отказывался, а уж ругался так, что самого Маркушку завидки брали. И греб не хуже других. Маркушке облегчение вышло. Весло-то у них одно на двоих было. Так около года промаялись, а потом их лодья в заварушку угодила. Уж чего там было, Маркушка не видал, а только надстройки разнесло, мачту повалило. Она палубу пробила, здоровенная дыра получилась. Наверху все горит, сбоку вода хлещет. Кто орет, кто молится. Этот напарник Маркушкин первый понял, что главную цепь порвало, наверх кинулся, чуть не в самый огонь, и Маркушку за собой поволок. Скованы они были вместе. Вытащил его на корму, ни стрельбы, ни огня не побоялся, закинул как мешок за спину да прямо за борт и сиганул. Маркушка заорал, думал, тонуть придется. Цепь тяжелая, на дно утянет, и к гадалке не ходи. Только не потонули они.

– Почему? – выдохнула Нюська.

– Крылья у того парня выросли. Во. Во-от такие!

В этом месте Маркушка обычно начинал размахивать руками по-петушиному и норовил развести их как можно дальше. Размер крыльев всегда зависел от количества пропущенных перед этим стопок. Как раз в этом месте Обр еще в первый раз перестал ему верить.

Но Нюська поверила. Сидела, хлопала мохнатыми ресницами.

– А дальше?

– Дальше улетел он оттуда и Маркушку на себе вынес. Долго летели. Снизу море, сверху дождь. Летун этот уставать начал. Крылья у него намокли или еще чего. Цепь-то чуть ли не полпуда весом, да и Маркушка тоже – мужик здоровый. Над самой водой до какой-то скалы дотянули. Повезло. Как раз тогда отлив был. Пока тот парень без сил валялся, Маркушка камень нашел, стал цепь с них сбивать. Сначала сомневался, конечно. Боялся, что бросит его летун прямо на голой скале, когда свободу почует. Но потом решился. Бился, бился, руки в кровь содрал, но как светлеть стало, все ж таки разбил. При свете берег стало видно, только далеко, не доплыть. Тут как раз прилив начался. Вода поднимается, а парень этот крылатый не просыпается.

Маркушка давай его трясти, чует – тот весь горит. Глаза открыл, а видно – ничего не смыслит. Насилу ему Маркушка втолковал: мол, лететь надо, а то потонем. Тот встал, как былинка шатается, но крылья свои громадные все ж таки развернул. Тут уж Маркушка долго думать не стал, сам за него уцепился. В общем, до берега добрались.

– А дальше?

– Все, – отрезал Обр. Дальше Маркушка продолжал говорить, только если ему удавалось напиться в дым. При этом ничего, кроме пьяных слез и невнятных рассуждений о том, что все люди гады, выжать из него не удавалось.

– А где теперь этот Маркушка? – пристала любопытная Нюська.

– Там же, где и все, – хмуро отозвался Хорт.

– Ой!

– Все равно это вранье, – прибавил он, ежась от резкого ветра, и с сомнением взглянул на небо. На небе творилась непонятная кутерьма, путаница из длинных растрепанных хвостов и рваных туч, которые неслись на юг, толкаясь, как бараны в воротах.

– А вдруг правда? – вздохнула Нюська.

– Да, как же.

– Но ведь этот твой Маркушка и вправду сбежал.

– Сбежал. Прыгнул за борт и доплыл куда-нибудь. Там море теплое, не то что здесь. Тонуть, небось, одно удовольствие.

– Куда доплыл-то?

– Не знаю. Может, просто откупился. Донес на кого или взятку смог кому-нибудь сунуть.

– По-твоему, в мире одни гадости?

– В мире одни гады. Далеко еще до креста твоего?

Нюська наморщила носик, вгляделась в четкие как никогда очертания берега и расцвела улыбкой.

– Нет. Видно уже. Во-он там.

Обр щурился до тех пор, пока не разглядел далеко-далеко на юго-востоке короткую черточку, чуть поднимавшуюся над линией скал.

– Ну и глаз у тебя!

– Я же рыбачка, рыбацкая дочь.

Через пару часов черточка превратилась в отчетливо видимый крестик. У Хорта прямо камень с души свалился. Качка, ветер и холодные брызги за двое суток надоели ему до смерти.

Он глядел на крест и не понял, почему Нюська, взвизгнув, рванула на себя подпору, державшую парус развернутым. Парус опал. Хорт, спохватившись, сбросил петлю кормовой растяжки. Нюська обхватила рвущееся из рук полотнище, попыталась наскоро привязать его к мачте.

Управились в последний миг перед тем, как их накрыл вихрь дождя пополам с ледяной крупой. Мелкие льдинки хлестали по липу. Море вокруг кипело от падающих капель. Удар ветра был так силен, что легкий карбас, несмотря на все усилия Обра, развернуло бортом к волне. Второпях затянутый узел не выдержал. Парус рванулся, взлетел громадным серым флагом. Лодку положило на бок. Полотно коснулось воды, мгновенно намокло, отяжелело, не давая суденышку выпрямиться. Хорт прыгнул к мачте, наискось полоснул ножом.

Карбас все-таки черпнул бортом, но выправился. Мокрая парусина сползла за борт, быстро исчезла в кипящей пене. Вдвоем они навалились на правило, развернули карбас носом к волне. Из мглы радостно вырвалось солнце. Осветило снежно-белые вершины туч и белые пенные гребни.

– Ниче себе! – высказался Обр.

– Злое море, – шмыгнула покрасневшим носиком Нюська, – погибельная пучина.

– И что теперь?

– Теперь только на веслах.

Хорт уселся на весла сам. Ему казалось, что так будет быстрее. Нет худа без добра. Шквал оказал им услугу. Крест маячил уже совсем близко. Хорошо было видно, какой он громадный, старый и прочный, намертво вросший в землю, истерзанный всеми ветрами Злого моря.

– Держись! – крикнула Нюська.

Теперь они были готовы. Новый шквал, свистопляска дождя, волн и ветра. Когда все кончилось, вконец закоченевший Обр обнаружил, что берег исчез, провалился куда-то, будто и не было его никогда. На юге и западе стояла сплошная серая пелена, с севера нависал темный вал следующей тучи.