Шрифт:
Закладка:
Ничего я не боюсь! С чего ты взял? Кто сказал, что солнце жжет меня? Кто вздумал, будто море пугает меня? Кто врет, что я разлюбил Гулико? И почему ты думаешь, что с годами растут мои заботы?
Ты сам мне сказал об этом, дорогой!
Я?
Да, да, ты, Теймураз Барамидзе! Ты сказал, что боишься жизни, но не сказал почему. Не потому ли, что там, в кафе, довелось тебе заглянуть в опустошенное сердце старого Дурсуна? Быть может, плевок Абибо смутил твою душу? Не испугало ли тебя недоверие людей к твоему другу Тавере? А может, терзает тебя горькая утрата Гулико?..
.................................................................................................................................................................................
— Гулико, как давно мы не виделись, Гулико!
— Здравствуй, Темо!
— Гулико, что произошло между нами? Почему мы так охладели друг к другу?
— Не знаю, Темо.
— А все же?
— Не знаю!
— Быть может, из-за того глупого случая на море?
— Не думаю. Это скорее послужило поводом.
— Поводом?
—Да. Иначе почему мне с тех пор не хочется встречаться с тобой?
— Но ведь мы каждый день видим друг друга.
— Да, но мы ведь не встречаемся.
— Но почему же, Гулико?
— Не знаю, Темо, клянусь мамой.
— Может, ты полюбила другого?
— Нет, клянусь тебе, никого. Просто я перестала думать о тебе, ты больше не нравишься мне. Ты стал каким-то странным.
— Почему?
— Хотя бы потому, что ты не любишь меня, а говоришь так много. Обманываешь себя и меня.
— Ты так думаешь?
— Уверена. И я уже не люблю тебя.
— Причина?
— Не знаю. Это трудно объяснить. Ты парень честный. Признавайся, разве ты любишь меня?
— Не так, как прежде.
— Вот видишь! И я не спрашиваю причины.
— Как же нам быть дальше, Гулико?
— А так... Забудем все...
— Нельзя все забыть, Гулико!
— Можно!
— Как?
— Вот я уже забыла тебя. Забыла даже, как звать.
— Меня зовут Темур!
— Простите, я вас не помню. Как ваша фамилия?
— Барамидзе, Темур Барамидзе, ваш коллега, студент четвертого курса экономического факультета.
— Нет, не помню... Вы посещаете лекции?
— А как же! Я сижу за вами, на второй парте... вы Гулико Цибадзе. Вы живете на Лоткинской горе...
— Нет, вы обознались... Извините, я спешу. Прощайте!
— Прощайте... Прощай, Гулико!
Звякнул колокольчик председателя.
— Товарищ Барамидзе, будьте любезны, обратите на нас внимание. Кажется, на комсомольском собрании факультета разбирается ваш вопрос, а не мой!
Собрание проходило в девяносто четвертой аудитории. На собрании, кроме нескольких десятков студентов, присутствовали секретарь партбюро факультета Давид и лектор права Георгий. На повестке дня стоял один вопрос: «О недопустимых действиях студента Барамидзе, выразившихся в учинении в состоянии опьянения дебоша, нанесения физического оскорбления соседской двери и словесного оскорбления соседу — ответственному работнику, которого студент Барамидзе обозвал «попрошайкой», хотя тот никогда не был замечен в попрошайничестве».
Я как обвиняемый сидел за отдельным столом у стены. Погруженный в раздумье, я не слушал, о чем говорилось в обвинительном заключении, которое читал секретарь комсомольского комитета Ушанги Кочакидзе. Это и послужило поводом для замечания председателя.
— Товарищи! — продолжал секретарь. — Указанный случай свидетельствует о том, что политико-воспитательная работа на факультете хромает! Не хромает, а прямо-таки провалена! На следующем собрании мы обсудим этот вопрос... Хватит, товарищи! Мы не хотим краснеть из-за других! Кто лекции пропускает? Барамидзе и Чичинадзе! У кого переэкзаменовка? У Барамидзе и Чичинадзе! У кого задолженность по членским взносам? У Барамидзе и Чичинадзе!
— Дорогой Ушанги! — встал Гурам. — Насколько мне известно, сегодня разбирается не мой вопрос!
— Настанет и ваш черед, товарищ Чичинадзе! — пригрозил Ушанги.
— Вот тогда и поговорим обо мне, мой золотой!
— Товарищ Чичинадзе, не учите меня! Я сам знаю, когда и что говорить! — крикнул Ушанги и посмотрел па председателя.
Тот зазвенел колокольчиком, Гурам сел.
— Товарищ Барамидзе, объясните собственно причину вашего хулиганства! — обратился ко мне Ушанги.
— Ничего я не помню. Был пьян.
— Значит, не отрицаете, что были пьяны? — спросил председатель.
— Врет он! — крикнул Гурам. — Я был там, от него и не пахло вином!
— Значит, Чичинадзе признается, что со стороны Барамидзе имело место хулиганство в трезвом состоянии?
— Ничего я не признаю! Я говорю, что Темо не был пьян. Вот и все.
— Товарищ Барамидзе, что вы скажете о заявлении Чичинадзе?
— Я же сказал: ничего не помню.
— Чем вы руководствовались, ломая дверь в квартире вашего соседа, официального лица, и обзывая его нецензурными словами?
— Наверно, была причина, потому и обзывал, — сказал Гурам.
— Какая причина, Барамидзе?
— Не помню.
— Может, вы вспомните, Чичинадзе? Или вы также были пьяны в лоск?
— Ты, дружок, выражайся вежливее, а то как стащу тебя вниз, да как...
— Товарищ Чичинадзе, ваш наглый выпад мы зафиксируем в протоколе!
— Фиксируй, где хочешь! Если ты наш товарищ, говори с нами по-товарищески! А то — «чем вы руководствовались»!.. Чего ты пыжишься?!
— Это официальное собрание, товарищ, и оно имеет свой регламент!
— Почему в таком случае здесь не присутствует официальное лицо, о котором вы говорите?
— Это вас не касается! Президиум собрания не нуждается в ваших поучениях! — сказал Ушанги, кинув взгляд па президиум.
Президиум кивком головы выразил свое согласие.
— Барамидзе, скажите, что произошло! — обратился Ушанги ко мне.
— Не скажу.
— Не скажешь?
— Во всяком случае, не тебе!
— Скажи собранию!
— Вряд ли для собрания интересны наши соседские дела.
— Значит, вы не подчиняетесь собранию? Да вы знаете, что вас ждет за это? Вы будете исключены из комсомола!
— Исключай, пожалуйста, того, кого принимал ты! А меня в комсомол принимало общее собрание!
— Хватит, товарищи! Пора кончать с подобными безобразиями! Кто учинил пьяный дебош? Барамидзе!
Кто оскорбил ответственное лицо? Барамидзе! — Ушанги
