частица его души. Осталось у Микулы на руках пятеро детей. "И мамка, и нянька для них". Но Божья мельница молоть не перестает. Первое, что сделал, — рассчитался на работе. Рабочая элита, виртуоз башенного крана в одну секунду слетел на грешную землю и врос в нее по колени. В эту желтую желтяницу, которая лучше всего рождает камень, а в летний зной и сама становится камнем. Надо было кормить детей, выводить их в люди. Когда голова сельсовета предложил отдать хотя бы самого младшего в интернат, Микула отрезал: "А твоя мать почему тебя не отдала в интернат? Может, был бы мудрее".

Думал-гадал, как жить дальше. Светлая крестьянская голова не подвела и на этот раз. В Обаве непрерывно трещат две пилорамы, перемалывая окольные леса на опилки. Там лежат целые терриконы буковых отходов-горбылей. Микула и разглядел & них свое ремесло. Нарезает брусья и подвешивает сушить. Из старой стиральной машины сделал токарный верстак, на котором точит ножки. На складах умирающих заводов все еще можно дешево найти фанеру, плиты, жгуты, пластик и другую мелочь. С этого он мастерит табуреты, столки, полки. Добротную и доступную для села мебель. Еще и украшает нехитрой резьбой. А между тем — вылазки в лес. Оттуда возвращается навьюченный пнями, корнями, причудливыми ветками.

— Сделай мало, но хорошо, — мой трудовой закон, как дед покойный говорил.

Склонился ко мне и доверчиво шепнул, что собрал небольшую сумму, но не хотел бы ее трогать — это для Оли, на дальнейшую науку. Теперь учится "на филолога".

Оля, сероглазая, тонкая, как тростиночка, грациозная, чинно хлопотала по двору, накрывала под айвой стол.

Мое внимание дробилось. Краем уха слушал Микулу — это ведь готовый очерк! Одним глазом следил за Светованом, который неспешно обходил Микулин сенокос, время от времени наклонялся и подбирал "луг". Вторым же глазом я втихаря следил за Олей. Она тоже поглядывала в мою сторону, тут же гася свой взгляд. Ходила одной стороной, пряча тоненький шрам от ожога, тянущийся от уголка губ до уголка глаза. Светлая подкова на покрасневшей от смущения девичьей щеке. Почему-то именно этот шрам притягивал взгляд. И девушка, заметив это, еще больше смущалась.

Позвали к столу. Прибежали и Микулины мальцы. Старик тоже спускался по склону, держа в руке пучок цветов. Издали крикнул Оле:

— Ну что, красна девица, хочешь угадаю, что приготовила? Грибы лисички с луком и укропом…

Оля кивнула соломенной челкой.

— Более чистый и вкусный гриб, чем лисичка, на земле не растет, — продолжал Светован. — Они растут в местах, облюбованных лисьими парами. С лисьей любви и вырастают.

Стол был тесно уставлен закусками с пивницы, зеленью с огорода.

— А я боялся, что ты меня камнями угощать будешь, — сказал старик Микуле.

— Наша Оля и с жерновов суп сварит, — степенно похвастал тот. — Но хватит сказки сказывать, это только поп и петух поют на голодный желудок.

Обедали с хорошим настроением. Старик тоже имел охоту побеседовать, радо общался с детьми. Спрашивал, умеют ли плавать и ловить руками рыбу. Советовал кушать больше ягод, фруктов и ходить босиком до самых морозов.

— Это ж какая мне экономия будет! — смеялся Микула.

И о пользе от чтения добрых книг говорил дед.

— А сколько надо прочитать книг, чтобы стать умным?

— спросил самый младший.

— Две-три хватит, — серьезным тоном отвечал Светован. — Но чтобы найти эти заветные книги, может, надо перечитать и тысячу.

Оля улыбнулась, открыто встретила мой взгляд. И шрам на щеке побелел еще больше. Позже Микула рассказал нам, что это она обожглась, когда несла казан с кипятком. Маленькая хозяюшка бралась за любую взрослую работу.

Старик заметил на стриженой головке мальца какие-то вавки и сказал, что передаст мазь. Когда дети разбежались, он вынул из кувшина, в который Оля положила цветы, стебелек с бледными колокольчиками и протянул Микуле. Потряс.

— Ну-ка слушай, так ли звенит твой медный колокол?

Мужик растерялся, молча улыбнулся.

— Бери железный щуп на добрых десять пядей, — велел Светован. — Прощупаєм твою землю.

Микула взял пруток арматуры, и мы пошли к некошеному еще клину. Оля шла за нами босиком. Старик указал место. Микула нашел дубинку и начал забивать стержень. Железо входило в землю легко, как в масло. Он даже сопрел от удивления.

— Здесь подземная скала треснула, — объяснил Светован.

— И колокол провалился туда.

— Отец родимый, вы что, видите сквозь землю? — воскликнул Микула.

— Нет, умник, я вижу сквозь пелену, которую вам лень стереть с глаз.

В тот же миг арматура уперлась во что-то, тихо звякнула.

— Ну вот, — протяжно молвил старик, — мы отработали свой обед, хозяин.

Микула был ошеломлен и, похоже, потерял дар речи. Не знал, за что хвататься, бил себя по бокам, тер ладоней небритое лицо. Так делают люди, когда неожиданно находят то, что давно искали. Или потеряли то, чем особо дорожили. Быть может, в нем сейчас смешались оба этих чувства — достижение столь давно ожидаемого и утрата сокровенной мечты. Такое случается с людьми.

(Позже он выкопает колокол и отдаст его для монастыря. А на том месте поставит каменный крест. Сам его возведет. Благо, камней вокруг предостаточно).

Я тоже чувствовал себя словно обворованный, что все так быстро разрешилось. Сорвал цветок-колокольчик и незаметно протянул Оле. А Микулу мы оставили в замешательстве. Куда и делись его смешливость да колючее, как щетина, слово. Он так и стоял неподвижно в своих пластиковых шлепанцах и парусящей на ветру рубахе. Твердый, как камень, который своенравно лезет тут из земли. Светлый, как лучи, греющие косинский берег до позднего вечера. И высокий, как гора Гранка, в своих простых мечтах.

На распутье пастушьих тропинок, где мы утром нашли десятку (ее уже не было), я спросил своего спутника:

— Вы таки услышали звон из-под земли?

— Естественно, нет.

— А как нашли то место?

— Я нашел колокольчик. Цветок.

— Вы надо мной насмехаетесь?

— Упаси Бог. Просто я знаю норов земли. Вспаханная почва, например, всегда теплее, чем целина. Там, где высоко подходит вода, тоже теплее. И вокруг деревьев — снег всегда там тает быстрее. В ложбинках холоднее. А над пустотами земными и трава растет пустая. Реденькая, бледная, слабая. Те цветки-колокольчики и указали мне место…

Я не знал, что сказать на это. У меня уже не было сил удивляться.

— Хорошо, что вы помогли Микуле.

— Этому человеку не надобно помогать, — молвил Светован. — Он душой врос в свою землю. Она ему помогает. Для человека доброго попросим у Господа и живота долгого…

— Даже рука чешется написать о таком, — вырвалось у меня.

— Ну да, написать и