— Вот видите! — воодушевился Тимур.

— Рискнул. Но не пролетел. Была тяжелая авария, за что Чкалова тогда и уволили из рядов Красной Армии… Но Чкалов все же был Чкаловым. Самородок! — Туржанский размеренно прошелся по кабинету и вернулся к столу, глянул из-под все еще строго сведенных бровей на юного курсанта с разгоряченным лицом.

Тимур был подавлен сообщением об аварии Чкалова и мгновенно остыл. Туржанский снова шлепнул ладонью но краю стола — моделька самолета заколыхалась на пружинистой проволоке.

— Наряды отбывайте. Поделом. А насчет вашего старшинства в группе пусть решает начальство эскадрильи. Не знаю, сможете ли вы после такого своего коника… с конем требовать дисциплинированности со своих товарищей? — Тимур напряженно молчал. — И запомните, боевое мастерство летчика определяется не подныриванием под мост или провода. — Энергично махнул рукой в сторону открытого окна. — Там!

В синем небе освещенный солнцем «ястребок», натужно жужжа, выполнял боевой разворот.

…Три шага туда, три обратно. Тимур подходит к столу, берет книгу — сборник воспоминаний о Чкалове, — быстро листает и находит прочитанные ранее строчки: «Чем характерен чкаловский почерк? Наибольшей скоростью при наименьшей высоте полета, предельно чистой отделке молниеносно сменяющихся фигур». А вот и слова самого Чкалова: «Я хочу выжать из машины все, что она может дать, чтобы иметь полную картину ее поведения во всех случаях боевой обстановки, в любых условиях погоды».

Захлопнул книгу.

«Согласен, товарищ генерал, — продолжал мысленно разговаривать с начальником школы, — летное мастерство истребителя выковывается там, в небе. А где проверяется? — Тимур положил ладонь на обложку книги. — И там, куда вы указали, и на низких высотах при наибольшей скорости, чтобы иметь полную картину поведения самолета во всех случаях боевой обстановки…»

Минула неделя. Наряды вне очереди отбыты прилежно — хоть благодарность получай. Не положено. Наказание есть наказание. И оно зафиксировано в персональной карточке взысканий и поощрений, как, впрочем, вскоре и первая благодарность. Что же касается оргвыводов, то по настоятельному ходатайству лейтенанта Коршунова Тимура оставили старшиной летной группы.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

День, о котором мечтали курсанты группы Коршунова, выпал на 25 октября. Он был довольно ясным, хотя редкие облака медленно наплывали со стороны гор. Накануне группу проверил командир отряда Осмаков. Утром же коршуновцы поняли: кому-то сегодня повезет, кого-то выпустят в самостоятельный. Определили это по верной примете: Коршунов, перегоняя самолет на один из дальних аэродромов, на этот раз никого из курсантов с собой не взял, с ним полетел техник Пашков. Всю группу повезли на машине.

Когда подъехали к аэродромной стоянке автотранспорта, то еще издали узнали своего трудягу У-2. Он стоял на предварительном старте, и вокруг него ходили двое. Увидев, что техник Пашков полез в кабину и начал опробовать рули, Олег Баранцевич заметил:

— Второй-то не лейтенант, а механик!

— Где же лейтенант? — шевельнул серыми с утра губами Котомкин-Сгуров и обеспокоенно завертел головой.

— Терпение, терпение, — посоветовал Степан.

Тимур махнул рукой: внимание! Из домика руководителя полетами вышли командир отряда Осмаков и лейтенант Коршунов.

«Вот он где был!» — только теперь понял Тимур и приготовился отдать рапорт, но командир отряда, подходя, опередил его:

— Вольно, вольно. Как самочувствие, настроение? — В глазах командира отряда — веселые огоньки.

— На уровне, — за всех ответил Ярославский.

В это время Коршунов что-то тихо сказал командиру отряда, и тот, машинально одернув свою гимнастерку и поправив пилотку, посмотрел на дорогу. Из-за деревьев, росших у обочины, на поле проворно выскочила машина начальника школы и прямиком устремилась к группе курсантов.

Генерал Туржанский, выслушав доклад командира отряда, поздоровался со всеми и о чем-то посовещался с Осмаковым и Коршуновым. Потом объявил, что решил проверить каждого курсанта их группы в небе. Одни обрадованно заулыбались, другие ничем не выдали своего душевного состояния; лишь у Котомкина-Сгурова уши запылали ярче обычного. Тронув себя за тщательно выбритый подбородок, генерал с минуту подумал и заключил:

— Задание простое: взлет, набор высоты четыреста метров, полет — два круга, посадка… С кого начнем?

— Мы, товарищ генерал, начинали всегда со старшины группы, — доложил Коршунов.

— Со старшины, говорите? Что ж, и так верно. Но сегодня, пожалуй, есть смысл начать по алфавиту — самый, на мой взгляд, справедливый подход к делу.

Олег Баранцевич просиял, расправил плечи и, выходя, незаметно толкнул Тимура локтем.

Олег взлетел уверенно, плавно выполнил разворот, точно пошел по прямой. Туржанский не отрывал пристального взгляда от зеркальца. Наблюдая за действиями курсанта, думал: «Хорошо тебя обучил Коршунов, работаешь рулями четко, соразмеренно, продуманно. Но не слишком ли самоуверен?.. А ну, проверим реакцию».

Первый круг закончен, Самолет, пройдя над стартом, снова пошел в набор высоты. Генерал резко убрал газ и посмотрел в зеркальце. Лицо Баранцевича, несколько благодушное, обеспокоилось. Он поспешно глянул на приборы, влево, вправо и начал планировать по прямой против ветра.

«Что ж ты, милок, растерялся? Куда ж тебя несет нелегкая!» — сочувственно думал генерал, все еще надеясь, что курсант поймет свою ошибку.

Баранцевич, потеряв полтораста метров высоты, сделал первый разворот в сторону моря, второй… Теперь самолет мчался по ветру. Но высоты оставалось всего полсотни метров, и Олег сделал отчаянную попытку развернуться в третий раз…

«Нет, милок, так у тебя ничего не получится, не посадишь, как надобно, против ветра — высоты не осталось», — с сожалением подумал генерал и немедленно дал газ, приказывая повторить заход на посадку.

Расстроенный и побледневший, Олег Баранцевич кое-как, с «козлами», посадил самолет. Наблюдая издали, капитан Осмаков скривился, словно на его тщательно начищенные сапоги наступили тяжелым каблуком. У Коршунова заметно дрогнули и застыли на скулах желваки. А генерал, продолжая наблюдать за приунывшим курсантом, мысленно отметил: «Хороший ты и старательный парень, но к самостоятельному полету еще не готов — теряешься».

— Следующий!

Следующим был Котомкин-Сгуров. Он шел, а казалось ему, что топчется на месте, от волнения губы поджаты, глаза заледенели. Однако взлетел нормально, но, как и Олег, не справился с вводной. В зеркальце, как на цветной фотографии, клинообразное лицо курсанта вытянулось, застыло…

«Что ж ты такой ненаблюдательный? Должен бы заметить, как твоему товарищу помешал, да и быть начеку… Нет, и ты не готов», — уже досадует генерал, помогая курсанту посадить самолет.

Осмаков вопросительно посмотрел на Коршунова. Лейтенант пожал угловатым плечом:

— Непонятно: я же не раз с ними имитировал отказ мотора. Возможно, психологический момент. Как-никак, а генерала впервые катают.

— А хотя бы и маршала! Нет, лейтенант, это не психологический, а прискорбный момент. Поспешили доложить, что группа готова.

— Нет, не поспешили. Не все сорвутся, я уверен, — возразил Коршунов.

— Посмотрим,