Мне тоже хочется бежать в туалет… А ещё провалиться под землю, улететь в космос или затеряться на необитаемом острове! Ненавижу его! И никогда не прощу за чудовищную ложь.

– Нина Андреевна, Лена, до свидания! Меня вызывают в отделение! – говорю громко и устремляюсь в коридор…

Глава 28

Софья.

Бреду по коридору, не чувствуя ног… Стук каблучков отражается от стен гулким эхом. Кажется, все внутри вибрирует от боли. Как ампутированный орган – оторванная рука или нога… Вот зачем я сейчас иду в ординаторскую? Да еще и в таком состоянии? Добить себя или… узнать правду? Вытрясти ее из тех, кто прикидывался другом…

– Ой, Сонечка, привет! А ты какими судьбами? Сегодня же выходной, – воркует Марина, завидев меня в дверном проеме. – Садись, кофе выпьем, поболтаем.

Улыбается – широко, нарочито радостно, прямо как настоящий друг.

– Ты знала? – произношу хрипло, оглядывая кабинет. На мое счастье там никого нет…Не узнаю свой голос – он напоминает рык или рев раненого животного – страшный, невнятный…

– Сонь, ты о чем?

– Ты знала, что мой муж спит с Викусей? И она родила от него мальчика Ваню?

Марина молчит – хватает воздух ртом, как будто ее горло сдавили невидимые тиски. Смотрит на меня, как на привидение и медленно, почти по слогам произносит:

– Узнала совсем недавно, Сонь. Честное слово. Когда Павлик был жив, я не знала… Клянусь сыном, я…

– Не знала? А зачем ты к ней приходила, Марин? – вздыхаю я. – Только не смей говорить, что старушка с пуделем ошиблась, приняв тебя за кого-то другого.

– Вика моя двоюродная сестра, Сонь… Я узнала, что отец ее ребенка Павел, когда он погиб. Вика пришла ко мне с просьбой помочь с абортом. Она до последнего скрывала, что отец Ванечки Тарасевич! Я бы никогда…

– То есть, когда Паша был жив, ты не знала о Викушах, Оксаночках и… прочих барышнях? О том, что он мне изменяет?

– Нет… А зачем мне было следить за Павлом? У нас были рабочие отношения, и он…

– Зачем ты приходила к Виктории? Ты знаешь, что она пропала?

– Пропала? – взволнованно говорит Марина. – А я ей второй день дозвониться не могу! Сонь, а ты то откуда все это знаешь? Я приходила проведать Ванечку. Она… Вика непутевая мать, Сонь. Ты не представляешь, как мне было больно узнать, что долгожданного малыша для Павла родила не ты… Я бы никогда тебя не предала. Я…

– Почему ты не сказала, когда… сама узнала? – обреченно произношу я. Смотрю в ее недоуменные глаза, понимая, что Марина не врет…

– А зачем? Чтобы чернить светлую память о муже? Ты так его любила… Я искренне желала, чтобы у тебя остались о нем только добрые воспоминания. Была уверена, что Вика не посмеет…

– А она пришла к моим свекрам и вручила им в руки Ванечку. И… Марин, она написала отказ.

– Ах! – Марина закрывает рот руками, сдерживая стон. – Как же так? Как… Неужели, она настолько… чудовище?

– Марин, с Викой случилась беда, – смягчаюсь я. – Сегодня я приезжала к ней домой с частным детективом. Квартира была открыта, двери шкафов распахнуты. Она спешно собирала вещи и бежала от кого-то. Марин, что ты знала о ее жизни?

– Ничего, Сонь… Она знала, что я работаю с тобой и намеренно умалчивала о своей личной жизни. Но я почти уверена, что Вика была в курсе его дел.

– Откуда такая уверенность?

– Не знаю, считай это интуицией.

– Марин, давай присядем? – резко меняю тему, окончательно расслабившись. Все-таки она не враг… Не искательница трудов моего покойного мужа и не интриганка. Уже легче… А о расставании с Марком я поплачу дома.

– Садись, Сонь. Давай я кофе сделаю. Тебе с молоком? – суетится Марина, устанавливая капсулу в кофемашину. – Пришла тут… Мегера. Я думала, ты меня убьешь.

– Я хотела, – хмурюсь я. – Интересно, все знали, что Павлик врун и мерзавец?

– Не думаю. Борисенко был с ним рядом, вот он мог… Надо же, и куда пропал? Опять следователь приходил, расспрашивал, только все без толку. Его и след простыл.

Марина наливает мне кофе, добавляет молоко и заботливо размешивает в чашке сахар. Действительно, а куда он пропал? Куда они все бегут? И от кого? Неужели, работать будет только детектив Мирон Альбертович? Хотя нет… Нас с Марком больше ничего не связывает, а значит, платить ему больше некому…

– Марин, мне так плохо… Я… У меня внутри все горит, словно кислоту разлили.

– Серную или соляную? – на полном серьезе спрашивает она.

– Врачи своеобразные люди, да? – улыбаюсь. – Как будто сердце вынули и бросили на стол. И оно пульсирует… от боли. В общем, я опять напоролась на вруна и… непорядочного человека.

– Дай догадаюсь: тот красавчик депутат, которого ты оперировала? – отпивая кофе, протягивает Марина.

– Так заметно, да? Хорошо, что я сейчас на работе. Была бы дома, страшно подумать, что я делала. Наверняка рыдала, обнимая подушку. А так… Жалко, что экстренных нет – я бы сейчас вместо тебя вышла и…

– Нельзя, Сонь. В таком состоянии. А домой все же придется идти. И поплакать надо. Ты хоть и врач, а живой человек, – участливо произносит Марина. – Что он натворил?

– Ничего особенного, кроме того, что заделал своей жене ребенка.

– Сонь, а Ванечка… Получается, он сейчас с твоими? С Павлом Ивановичем?

– Да. Ты же понимаешь, что это не может так продолжаться? Вику надо искать. Узнать, почему она сбежала и оставила ребенка посторонним людям? Не понимаю, у нее разве нет никого?

– Никого. Мать умерла два года назад, – вздыхает Марина, забирая пустые чашки со стола. – Из родственников у нее только я. А у меня ребенок-инвалид растет. Я как чувствовала, что с ней что-то случится… Непутевая, бедовая, она мужиков красотой брала. Больше ведь нечем… Эх! Ладно, Сонь, пошла я… Вечерний обход сделаю. Хочешь со мной?

– Идем, – поднимаюсь с места, замечая, как мигает экран телефона Марины. – Марин, у тебя телефон звонит. Снимаю уличную одежду за ширмой и облачаюсь в медицинскую пижаму. Собираю волосы в хвост, стираю с губ блеск… Пора возвращаться в привычную жизнь, Сонечка. Поигралась в любовь и хватит.

– Послеоперационные есть? – спрашиваю, выходя из-за ширмы.

Марина сидит на краешке стула, вперившись немигающим взглядом в окно. Ее подбородок подрагивает, под глазами выступают темные тени. Марина тянется руками к листу бумаги в принтере и нервно его сминает. Рвет на кусочки и бросает себе под ноги. Пытается направить чудовищное