Что ж. Вопрос с ухажером сестры, можно сказать, практически решен. Не думаю, что после дуэли он осмелится продолжить свои настойчивые ухаживания.

Но новую работу Полине, кажется, искать все-таки придется.

Глава 11

— Давайте-ка на перекладину, судари. И по пятнадцать раз, без счета… Пошли, пошли! Пока ты отдыхаешь — красноперый качается!

Не успели завершиться одни соревнования, как Медведь начал готовить сборную к следующим. То ли зимой, то ли уже ближе к весне намечалась очередная спортивная рубка, где пажи с павлонами наверняка пожелают взять реванш.

После таинственного и весьма скоропостижного исчезновение капитана Каратаева, его косолапое сиятельство подрядили проводить занятия у всего Корпуса. И все — от первогодок до выпускников-мичманов — сошлись во мнении, что раньше на утренних занятиях было не так уж плохо. Прежний физрук злобствовал, исключительно когда у него оказывалось дурное расположение духа. Этот же устраивал мучения с полноценным пятикилометровым кроссом чуть ли не каждый день.

В общем, Медведь не знал пощады, а сборную гонял дополнительно еще и после пар. Видимо, надеялся еще до Нового года превратить нас в суперсолдат и не оставить павлонам с красноперыми ни единого шанса.

— Молодцы! — громыхнул он на весь плац. — А теперь, чтобы не мерзнуть — еще три кружочка… Бегом — марш!

Вечер выдался прохладным, и в воздухе то и дело мерцали первые ноябрьские снежинки, однако уж на что, а на переохлаждение я — впрочем, как и остальные спортсмены — не жаловался. Скорее даже наоборот… Впрочем, небольшая пробежка меня уж точно не смущала. Ноги и руки работали сами по себе, а голова раз за разом возвращалась мыслями к странному ухажеру сестры.

Борис Резников… Такой же, как и я сам, нетитулованный дворянин, из бывших военных. А сейчас то ли мелкий чиновник, то ли делец примерно того же калибра. Не бедный, но и не из нуворишей, сколотивших капиталы в лихие восьмидесятые — тогда ему самому было лет десять. В общем, самый обычный мужик с поганым характером, за который я и собирался его наказать.

Нет, дуэли с таким опасаться нечего, но…

Задумавшись, я не сразу заметил, что Медведь изо всех сил машет рукой, пытаясь привлечь мое внимание. Рядом с его огромной фигурой в спортивном костюме стояла другая — заметно поменьше и облаченная во что-то… пожалуй, повседневное, хоть и не лишенного солидности: чуть приталенное пальто по колено длиной, брюки, ботинки, галстук…

Неужели секундант? Не то, чтобы я возражал после столь стремительного развития событий, но и подумать не мог, что Резников отправит своего человека уже на следующий день. Да еще и такого, что его на раз-два пропустят на территорию Корпуса.

Но чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что и здесь меня ждет какой-то подвох. Медведь выглядел так, будто на него только что вылили ведро ледяной воды, зато сам незваный гость наоборот — излучал спокойную уверенность. Гладко выбритый темноволосый мужчина лет этак тридцати с небольшим не улыбался, не хмурился, не бегал глазами по сторонам. Просто стоял, засунув руки в карманы.

Какой-никакой опыт в подобных делах у меня имелся, и секунданты… секунданты обычно вели себя иначе. Да и выглядели, пожалуй, тоже, а у этого разве что на лбу не было написано «сотрудник серьезной конторы». В штатском, конечно же, однако я ничуть не удивился бы, увидев незваного гостя в форме. Только не военной, скорее полицейской… или темно-синей с серебряными пуговицами — именно такую носят жандармы и…

— Владимир Острогорский? — зачем-то уточнил мужчина. И, не дожидаясь ответа, представился: — Соболев Илья Иванович. Статский советник, Третье отделение собственной канцелярии его императорского величества.

Значит, я все таки не ошибся: в Корпус по мою душу пожаловал вовсе не секундант, а служивый. Правда, не обычный жандарм, а сотрудник рангом повыше — иначе скорее носил бы армейское звание, и вряд ли выше капитана.

— Добрый вечер, ваше высокородие. — Я чуть склонил голову. — Могу ли я полюбопытствовать, по какому поводу…

— Разумеется, сударь, — кивнул Соболев. — Вы ведь не откажетесь немного прогуляться?

— Иди, иди. А мы тут пока, ну… — Медведь махнул рукой, указывая куда-то на середину плаца. — Только недолго!

— Полагаю, я не займу много вашего времени.

Соболев развернулся и зашагал обратно в сторону здания — видимо, чтобы убраться подальше от чужих ушей. Я так же без спешки направился следом, по пути пытаясь сообразить, чем именно мог заинтересовать Третье отделение. Контора ведала по большей части политическим сыском, и его высокородие статский советник вполне мог оказаться очередным желающим расспросить о подробностях событий в Пажеском корпусе… А мог и не оказаться.

— До меня дошли слухи, — проговорил Соболев, — что не так давно вы изволили требовать сатисфакции от его благородия Бориса Анатольевича Резникова.

Я будто налетел лбом на бетонную стену. Не самая приятная беседа с горе-ухажером сестры случилась только вчера, и о ней знали… Да, в общем, никто — кроме нас двоих и Камбулата, которого я попросил стать моим секундантом. Он уж точно был не болтливых, а значит…

Значит, про дуэль сообщил сам Резников.

Такое случалось… нет, не то, чтобы вообще никогда. Но крайне редко. В исключительных случаях, если силы были заведомо неравны, а все попытки секундантов отменить дуэль проваливались с треском, до смерти перепуганный дворянин мог обратиться к государю или его Канцелярии с просьбой защитить от страшного убийцы…

Разумеется, с определенными репутационными потерями. На официальном уровне разборки между Одаренными строго порицались, а болтовню о них не поощряли неписанные правила высшего сословия, однако на практике отказ от дуэли очень быстро становился достоянием общественности.

Которая, как известно, умеет быть беспощадной. Строгий суд столичной знати, пожалуй, мог бы помиловать или тяжело больного человека, старика или малолетнего юнца, однако мой новый знакомый не являлся ни одним, ни вторым, ни уж тем более третьим. Для взрослого мужчины и офицера, пусть даже в отставке, подобная трусость считалась неприемлемой. А жалоба властям, особенно Третьему отделению — если не социальным самоубийством, то чем-то очень к нем близким.

Резников в одночасье превратился в персону нон грата чуть ли не для всего Петербурга… Но зачем? При всех своих отвратительных манерах, паникером он явно не был.

— Если мне не изменяет память — я не обязан свидетельствовать против себя, — осторожно