— И я, сударыня, возбудил бы во многих зависть, — сказал весело Анатоль.

— Ну, пусть же Пьерретты и другие завидуют мне, что я у них отняла кавалера! — сказала Мария, еще крепче опираясь на руку мужа.

И трое друзей вышли из коридора бельэтажа и стали спускаться по лестнице.

XV

В коридоре бенуара, к которому прилегало фойе, толпа прогуливающихся была так велика, что Дюкормье, Мария и Жозеф должны были идти очень медленно и даже останавливаться.

В это время, наполовину скрытые в амбразуре двери, два домино обменивались следующими словами:

— Луазо… вот она… она уходит.

— Что ж с этим делать, сударь? Дурень-муж не оставляет ее ни на минуту; подойти невозможно.

— Я стал в тысячу раз влюбленнее, как увидал ее в этом проклятом костюме. Как сложена! Талия-то какова! А ножка! А кокетливая мордочка! А глаза! Ох, уж эти глаза! Кажется, мертвого воскресят!

— Осторожнее, сударь. Идет баронесса с моей высокой племянницей, вашим двойником. Обман удался вполне. Высокий рост, красная с белым ленточка на домино, черные панталоны, лакированные ботинки и несколько капель ваших духов дополнили иллюзию. Но я ежеминутно дрожу, что обман откроется и баронесса выйдет из терпения от вашего необъяснимого молчания.

— Не бойся, я ловко его подстроил: как только мы вошли в театр, я начал отвечать баронессе односложно, сухим и сердитым тоном, и наконец, совсем перестал отвечать. Я уже минут десять не произносил ни слова, как тут произошла ссора, и благодаря суматохе я мог…

Говоря со своим почтенным слугой, князь де Морсен не упускал из виду г-жу Фово и, не кончив фразы, вскричал:

— Я не вижу ее! Она исчезла!

— В таком случае, сударь… постарайтесь заменить мою племянницу; г-жу Фово мы найдем после. И то хорошо, что мы ее встретили случайно здесь, в ту минуту, когда отправлялись к ней, думая, что она одна дома. Теперь у меня больше надежд на строгую добродетель, раз она в костюме лодочника является повертеться на маскараде.

— Ах, Луазо! Я с ума сойду! Ее личико, костюм, соблазнительное сложение не выходят из головы. И на кой черт увидал я это создание!

— Еще раз напомню, сударь, надо предложить руку баронессе; приготовьтесь надеть ленту на пелерину, как только выдастся удобная минута.

— Но как мы это уладим?

— Легче, чем в первый раз. Племянницу я предупредил. Пожалуйте, сударь, пользуйтесь моментом.

Князь взял под руку своего слугу и, прячась за него, прошел мимо г-жи де Роберсак и ее молчаливого кавалера. Вдруг Луазо, изменив голос, крикнул:

— Боже праведный! Ах, Боже мой!

Услыша как раз за собой внезапный крик, г-жа де Роберсак отскочила в сторону, бросила руку своего спутника и обернулась вместе с другими, чтобы узнать причину восклицания. Двойник князя ловко воспользовался невниманием баронессы и мгновенно стал сзади князя. Когда баронесса, еще взволнованная, машинально протянула руку, чтобы опереться на своего кавалера, князь уже был рядом с ней, и подмена совершилась благополучно. Хитрый Фронтен Луазо сейчас же испарился, а присутствующие приняли его крик за одну из веселых проделок дурного тона, которые довольно часты в этом увеселительном месте.

— Успокойтесь, Олимпия, — сказал вполголоса князь г-же де Роберсак. — Вы вся дрожите; это не более, как глупая шутка.

— Только ее и не хватало, чтобы к вам вернулся дар слова и чтобы вы прервали, наконец, упорное, непонятное молчание, которое храните уже полчаса, из-за какой-то причуды.

— Потому что я жестоко оскорблен, Олимпия, упорными ревнивыми подозрениями и предпочитал лучше молчать, чем невольно наговорить вам неприятных вещей. Но, в конце концов, вы должны были признаться в неосновательности недоверия ко мне, потому что я имел счастье пробыть с вами весь вечер.

— Быть может, независимо от вас, а то бы вы поступили иначе. Без сомнения, вы молчали с досады…

— Тише, ради Бога! Вот моя дочь, — сказал князь, узнав герцогиню де Бопертюи по лентам, которые она опять надела после разговора с Дюкормье.

— Ну как, моя милая? Не пора ли уезжать? Если вы согласны, то и баронесса того же мнения.

— В таком случае едем, потому что у меня страшно болит голова, — отвечала герцогиня, беря под руку г-жу де Роберсак.

Они спустились вниз по большой лестнице и вместе со многими другими стали в подъезде в ожидании кареты. Здесь князь де Морсен увидал опять Марию Фово. Она стояла рядом с Анатолем Дюкормье, в то время как Жозеф ходил за платьем. У двери бюро полицейского комиссара, куда час тому назад внесли умирающую, стояла многочисленная группа и все еще слышались разговоры на ее счет.

— Что же с несчастной дамой?

— Говорят, театральный доктор застал ее мертвой.

— Не может быть, потому что он сейчас вышел от нее, говоря, что идет в аптеку заказать лекарство и скоро вернется.

— Ну, очевидно, она не умерла!

— Черт возьми! Какое умерла, когда минуту назад кто-то видел, как она поднялась по лестнице.

— Уж это слишком! Контролер говорит, что она была еще без сознания, когда доктор ушел.

Анатоль Дюкормье и Мария Фово подвинулись поближе к этой группе, чтобы лучше слышать.

— Боже мой, мсье Анатоль, что случилось? Кто эта несчастная?

— Я столько же знаю, как и вы, сударыня. Но если желаете, мы узнаем подробности у контролера.

Анатоль подошел к окошечку контроля и обратился к одному из чиновников:

— Будьте любезны, сударь, скажите, что случилось?

— С несчастной дамой в домино два часа назад сделался нервный припадок, как говорят одни; другие говорят, что у нее эпилепсия. Тогда побежали разбудить доктора Бонакэ: он — театральный врач.

Мария прошла вслед за Анатолем и все слышала.

— Постойте, — сказала она, — Бонакэ — друг Жозефа и ваш также, мсье Анатоль.

— Скоро ли вернется доктор? — спросил Анатоль у контролера. — Я не видался с ним несколько лет и хотел бы воспользоваться этим случаем, чтобы поскорей пожать ему руку.

— Он не может долго задержаться, потому что аптека рядом.

В это время вернулся Жозеф с платьем.

— Насилу добыл наши вещи, — сказал он, — публики без конца. Вот твоя шубка, Мари. Постой-ка, я сам одену тебя, на дворе чертовский холод.

Жозеф застегнул шубу жене и поднял капюшон, чтобы на нее «не подуло ветром», как он выразился; Мари жаловалась, что ее хотят задушить. Вдруг какая-то молодая девушка в тальме и в черной бархатной шляпке под вуалью, скрывавшей наполовину ее бледное взволнованное лицо, быстро вошла в подъезд, подошла к контролеру и задыхаясь спросила:

— Я от доктора Бонакэ. У него на дому мне сказали, что он здесь. Умоляю вас, где