Привратник перевел дух и пояснил то, что хотел.

– А ты, светлая, выдай что-то пропитанное светлой магией! Ну?

Светлая послушно порылась в закромах и нашла сверкающий голубой балдахин, ну, или балахон. От него фонило светлой энергией.

– Меняйтесь! – приказал привратник и пять минут спустя наблюдал дивное явление.

Эльфийка в не очень длинном некромантском кожаном плаще с провокационными металлическими вставками выглядела очень… Очень! Темная аура накрыла ее с головой, входя в диссонанс с ее собственной аурой, и далось эльфийке это очень непросто. Под глазами появились круги, светлые волосы потемнели на пару тонов, потяжелели, кожа побледнела.

– Ох, – простонала она, хватаясь за виски.

– «Ох» надо было говорить, когда вино лакала, – поехидничал привратник, удовлетворенно окидывая взглядом светлую. И маскировки никакой не надо! Кто в этой бледной немочи заподозрит Светлую Княгиню?

А потом он перевел взгляд на фурию и зажмурился. Она стояла гордая, прямая, сверкающая, как новогодняя елка. Черная чешуйчатая кожа прекрасно сочеталась с голубоватыми искрами блестящего наряда. Вообще Зоя Валерьяновна была похожа на плод любви черного исполнителя «Шоколадного зайца» и Леонтьева в его лучшие годы, но привратник в такие сложные, чисто российские образы не мог. Поэтому просто молча восхищался.

Нежная ткань обтекала тело фурии до пят сверкающим потоком, и ей, казалось, это нравилось.

– Ну чисто Алла Пугачёва, – прошептала она, проводя рукой по струящейся ткани. Она балдела от таких нарядов, только надевать их было некуда. Новогодняя кофточка с люрексом и с «блестячими» каменьями вынималась из шкафа строго на Новый год, а после боя курантов вся эта красота убиралась обратно, чтобы не случайно не испачкалась.

– Ну, покрасить бы… – с сомнением протянул привратник, а Зоя Валерьяновна горестно вздохнула. Покрасить в черный получилось, что, впрочем, не убрало сияния и сверкания. И магия не диссонировала, не считая это «маскировкой» и «обманом».

– Отлично, – заявил привратник, любуясь делом рук своих. Но больше внимания, конечно, доставалось декольте Светлой Княгини.

– А ты, Януш? – ласково спросила Галаэнхриель, – твой лик прекрасный каждый гоблин знает. Что нам на тебя надеть? Я предлагаю покрасить тебя под зеленого гоблина и выбрить голову.

– Обойдусь, – пожал плечами он, отлепляя глаза от девичьей красы, – пусть узнают, зато никто из мелочи не полезет.

Галаэнхриель вздохнула, понимая, что привратник отделался очень легко. У нее болела голова и чесалась кожа. Плащик некроведьмы не самым лучшим образом влиял и на ее светлую ауру, и на ее самочувствие.

А вот фурии было прекрасно. Светлая аура, темная – пофигу! Главное, что красота такая!

Так они и прошли первый, самый простой отрезок пути. На них никто не обращал внимания – там и своих придурков в странных шмотках хватало. Мутировавшие эльфы очень часто носили нежные тоги, сочетая их с пирсингом, шипастыми браслетами и прочей суккубьей модной атрибутикой.

Орочьи степи растянулись до горизонта. Между юртами виднелась дорога из желтого кирпича. Она была проложена через все игровое пространство и вела к ключевым точкам. Правда, местами она, как «Яндекс. Навигатор», могла привести немного не туда и не самым приятным маршрутом, но в целом служила лучшим ориентиром.

– Ну что, готовы, дамы?

Галаэнхриель угрюмо кивнула. Зоя Валерьяновна же быстро перекрестила всех, включая кота, и, уже привычно достав из своей красной авоськи какую-то тряпку, расстелила ее прямо на земле и аккуратно уселась на нее, чтобы не запачкать плащик.

– Это чего? – ошалел привратник.

– На дорожку посидеть, – спокойно пояснила фурия, – и ты садись, неук.

Привратник закатил глаза, но послушался от греха подальше. С дурной бабкой по пустякам лучше не спорить. Галаэнхриель немного потопталась и тоже уселась, неуютно поджав длинные ноги.

– Чего, долго еще?

– Сиди! – рыкнула фурия, глядя философским взглядом вдаль. А потом так же внезапно поднялась, собрала в авоську дерюжку и махнула рукой.

– Во, теперь можно.

Галаэнхриель, не говоря ни единого дурного слова, послушно встала. Привратник, повертев пальцем у виска, тоже встал.

– Традиция такая у нас, – обиженно пояснила Зоя Валерьяновна, уловив интернациональный жест, – чтобы дорога легкая была.

– Аа-а-а, – облегченно протянул привратник. Он был рад, что фурия не свихнулась.

Впереди был путь, полный опасностей, и фурия с мерцательными настроениями была бы очень некстати.

***

Первый шаг на дорожку из желтого кирпича не сопровождался фанфарами, оркестром и салютом. Даже расстрельной команды не было. Второй шаг – тоже, как и последующие пара сотен. Никто не обращал внимания на компанию из бледной эльфийки, от которой пасло темной магией, старой фурии в блестках и невысокого, давно не бритого мужика. Все были заняты своими делами. Ну, кроме, пожалуй, одного очень примечательного товарища.

Этот товарищ являлся могущественным личом. Как гласит Mythological Creations, лич – это волшебник огромного искусства, который обрел все достоинства неупокоенного существования (неуязвимость к холоду, электричеству, к воздействию на мозг, к магии смерти), а затем имел еще немножко времени для совершенствования своего магического искусства, создания новых чар и сотворения магических предметов. То есть, неуязвимый некромант, который давным-давно помер и теперь наводит жути на округу. Ну как, жути – бьет банки на заборах, воет угрюмо в древних криптах и скрипит костями в непогоду. Но иногда, когда в его владениях собираются рейды на Темного Властелина, он смахивает пыль с черепушки, берет в руки мечики и идет убеждать антагонистов в бесполезности их затеи.

К сожалению, в напрочь забагованном мире у нашего лича была то ли фича, то ли баг – когда он кастовал проклятия, они разлетались по всем городам и весям, выкашивая кучу персонажей. Конечно, со временем города и веси восстанавливались, но от такого перфоманса структура игры страдала все сильнее и сильнее. Личу, впрочем, на все это была давно пофигу.

В миру его звали Славиком, и был он самым обычным сисадмином, но имел одну слабость с нежного подросткового возраста. Славик очень уж интересовался всяческим мистически-оккультным. В нежном подростковом возрасте носил черное и шипастое, слушал мрачную музыку, читал «Оракула» и подводил глазки черным маминым карандашиком, за что не раз бывал бит, но пристрастий своих не поменял.

Имя свое он не любил, значительно представлялся Владом, намекая на графа Цепеша, больше известного как «Дракула». Славик фанател от декаданса, но мама жужжала, чтобы он шел в технический колледж. Славик пошел, рисуя на парах клыки, кресты и черепа. Потом была армия, где Славик открыл новую грань тьмы и ужаса. Там маминого карандашика и черных обтягивающих штанов не было, зато был злой прапорщик, дедовщина и тушеная капуста. Все это Славик ненавидел, тоскуя по ночам и глядя меланхоличным взглядом в окно. Там была ночь, мрак и холод. То же самое было и в душе Славика.