А если это была Ноэлла?

Ее затошнило от ужаса.

«Нет, только не Ноэ. Этого не может быть!»

И хотя она всеми силами пыталась отогнать эту безумную мысль, та накрепко поселилась в ее сознании. Сразу вспомнились слова Ноэллы: «Гарет симпатичный парень, уверенный в себе, обаятельный… Конечно, он тебе изменяет. Ты это знаешь, я это знаю…» Откуда она могла знать? По мере того как мысль о романе Гарета и Ноэллы укреплялась, до Ребекки стала доходить весьма печальная истина.

Вполне возможно, что никакая помощь к ней так и не придет.

Мой дом – моя крепость

Рабочий день закончился, и Фрэнк Трэвис вернулся в свой дом в Квинсе – краснокирпичное здание с узким фасадом, высоким передним крыльцом и обшитым вагонкой вторым этажом. Каждый раз, запарковав машину на узкой подъездной дорожке и выключив двигатель, он на какое-то мгновение замирал и глядел на дверь своего дома через лобовое стекло. Казалось, она сейчас откроется и оттуда появится кто-нибудь из членов его семьи, которые когда-то здесь жили. Прошло четыре года с тех пор, как Марк получил работу на Западном побережье, два с половиной года, как Габи пошла в колледж, и много больше времени с того момента, когда Наоми заявила Трэвису, что не желает его больше видеть. Они ушли из дома, но память обо всех них осталась в его стенах.

На кухне он почти ничего не поменял после ухода жены, и не только потому, что столешницы и шкафчики выглядели еще вполне прилично, но и из-за воспоминаний, связанных с каждым предметом. Вот царапина рядом с раковиной – она появилась тогда, когда Марк, будучи еще подростком, поленился взять разделочную доску, сушилка чуть погнута в том месте, где дети подрались… На дверном косяке Трэвис каждый год отмечал рост своих детей – пока они не стали совсем большими и не оставили отчий дом. Одной из причин ухода Наоми – кроме романа, длившегося два года перед окончательным разрывом, – было полное отсутствие интереса Трэвиса к обустройству и усовершенствованию фамильного гнезда. В конце каждой смены у него не оставалось ни физических, ни моральных сил, а перед мысленным взором вставали такие картины, что он отдал бы все на свете, чтобы их не видеть. Поэтому идея потратить хоть немного оставшейся энергии на то, чтобы, например, повесить жалюзи, не находила у него никакого отклика. Пока Трэвис был копом и служил в «убойном» отделе, он не мог отрешиться от того, с чем каждый день ему приходилось сталкиваться по работе. Поэтому, когда он возвращался домой, единственное, чего ему хотелось – так это обнять своих детей.

Поднявшись на второй этаж, Трэвис принял душ и переоделся. На улице опять пошел снег, и выходить из дома больше не хотелось. Он взялся за телефон и послал сообщения Марку и Габи. Марк работал в Лос-Анджелесе в видеоиндустрии и занимался чем-то таким, в чем его отец совсем не разбирался. Габи оканчивала курс драматического искусства в Северо-Западном университете[11].

Потом он открыл непрослушанные голосовые сообщения и услышал певучий говор Наоми. Впрочем, в разговорах с бывшим мужем она эти мелодичные интонации уроженки Южной Каролины сознательно приглушала. Сначала раздалось безапелляционное: «Это я. – А потом: – Ты до сих пор не перевел мне деньги за последний семестр Габи. Я дала тебе отсрочку, Фрэнк, но мое терпение на исходе. Ты – мой должник. Не заставляй меня звонить Нэт Стармер».

Нэт Стармер была ее адвокатом.

И частично это было причиной того, что Трэвис в свои пятьдесят девять лет все еще служил в полиции в должности детектива. Вообще-то он вышел в отставку в сорок пять, отдав полицейской работе двадцать пять лет жизни, забрал свои пенсионные накопления и начал строить новую карьеру в частной охранной фирме. Но случилось непредвиденное: фирма обанкротилась, а Наоми подала на развод. Через год усилиями Нэт Стармер суд принял решение, по которому Трэвису пришлось выплатить своей бывшей жене половину той суммы, которую начислил ему пенсионный фонд за время их брака. Соответственно, пришлось вернуться на службу в полицию, но не в отдел по расследованию особо тяжких преступлений, а в отдел розыска пропавших.

Телефон у него загудел – пришло сообщение от Габи.

«Привет, па. У меня все хорошо. Хочешь поболтать? Наберешь меня? Целую».

Он тут же перезвонил.

– Привет, малышка, не хочу тебе мешать, если прямо сейчас ты занята, – быстро проговорил он, когда она ответила. И подумал: «Пожалуйста, не будь сейчас занятой, я так хочу поговорить с тобой». Он отчаянно скучал по обоим своим детям.

– Нет, папа, совсем даже не занята. Что поделываешь?

– Ничего такого особенного, – ответил он с облегчением. – Сижу дома, погодка у нас не очень. Но я с нетерпением жду тебя на Рождество!

– Обязательно приеду. Я соскучилась. Ты так и коротаешь вечера в одиночестве?

– Сегодня нет, скоро друзья должны заглянуть, – соврал он, потому что знал, что если скажет, что так оно и есть, она расстроится, а ей нельзя волноваться – ведь до выпуска из университета ей оставалось всего несколько месяцев.

– Я беспокоюсь, что ты сидишь как сыч в нашем старом доме, – Габи словно прочитала его мысли. – Почему ты не разрешаешь мне зарегистрировать тебя на сайте знакомств? Ты будешь просто нарасхват.

– Как мило с твоей стороны, дорогая.

– А я серьезно говорю. Хочу, чтобы ты познакомился с хорошей и доброй женщиной. Хочу, чтобы ты был счастлив.

Трэвис замер и не мог найти слов, чтобы ответить, сраженный наповал ее отзывчивостью, ее добротой.

Он вспомнил, как раньше в редкую свободную минуту любил посидеть на заднем дворе, глядя на игры Габи и Марка. Даже когда дети превратились в непослушных подростков, спорили с ним или ругались друг с другом и выскакивали из дома, громко хлопнув дверью, Трэвис постоянно ловил себя на мысли: «Не хочу, чтобы они вырастали. Не хочу, чтобы уезжали. Мои дети и моя работа – все, что у меня есть, все, что у меня осталось… И, возможно, больше ничего в моей жизни не будет».

Женщина смотрела на экран телевизора, почти не вникая в обмен репликами между участниками программы. В руках она задумчиво вертела старую фотографию.

– Хочешь еще вина?

– Нет, – ответила она, по-прежнему не выпуская фотографию из рук.

Она видела, что Аксель внимательно смотрит на нее, на то, как она держит снимок, не желая с ним расставаться.

– Со мной все хорошо и мне ничего не надо, – проговорила она – Можешь идти спать, если хочешь.

Аксель кивнул, но не сдвинулся с места.

– Уверена? – спросил он. Она лишь молча посмотрела ему прямо в лицо, и в ее взгляде он увидел