пол, все еще лежит там же, на полу – расколотая на сотни кусочков. Босиком тут лучше не ходить, но и за тапочками возвращаться – не вариант. Каждая минута на счету.

Я аккуратно опускаюсь на колени, собираю бумаги в неровные стопки. Пусть не по порядку, но хоть как-нибудь. Пусть лучше он подумает, что я копалась в его документах, чем поймет, что связался с чокнутой истеричкой, которая себя не контролирует. А ведь такого со мной никогда не было. Когда уходил Макс, вернее, когда я его прогнала после измены, я даже ни одной тарелочки не разбила. Только плакала, плакала целыми днями.

С Сергеем всё иначе. Даже после нашего «расставания», которое я сама себе надумала и устроила, у меня не опустились руки. Наоборот – сжались кулаки. Уж не его ли это влияние? Когда видишь такого заряженного, идейного человека рядом, очень не хочется самой быть тряпкой.

Кстати о тряпке. Где бы ее достать? Или хотя бы метлу – осколки повсюду.

Бумаги я водрузила на стол, подравняла. Шагнула к окну, чтобы проверить там – я, например, всегда вешаю тряпочку посушиться на батарею под окном.

– Ай! – невольно вскрикиваю. Ну вот, все-таки напоролась на один осколок.

Стоя на одной ноге, разглядываю ступню. Осколок приличный, но это даже хорошо – легко вытаскиваю его. Кровь струйкой сбегает по ступне.

– Вымажу ему тут все в крови и умру сама. Так будет проще, – опять говорю сама с собой.

– Не стоит. Как мне потом объяснять это полиции? – раздается голос от двери.

Я оборачиваю медленно, будто невидимый монтажер перевел меня в режим слоу-моушен. Но никакой киношной интриги здесь нет – я прекрасно знаю, кто стоит на пороге спальни. Вопрос лишь один – насколько злое у него сейчас лицо?

Белые зубы, ямочка на непривычно небритой щеке. Это не злой оскал. Ухмылка? Улыбка?

– А я тут… прибираюсь, – говорю, мечтая провалиться сквозь пол на первый этаж, а оттуда по-быстренькому сбежать, пока Сергей будет думать, как ему заделать огромную дыру в полу.

– Когда ты звонила, я и не думал, что застану тебя там же, где оставил. Погром – это со скуки, да? – Сергей говорит беззлобно, больше с подколом. Внимательно изучает мое лицо, видимо, высматривая реакцию. Потом переводит взгляд ниже и сразу становится серьезным. – Оу. Поранилась? Давай помогу.

Он шагает вперед, а я, встав уже на обе ноги, выставляю руки вперед:

– Погоди! Тут все в осколках, поранишься.

– Ничего. Потом оба в больнице будем валяться. Давно не было выходного, – беспечно говорит Сергей, но идет все же осторожнее, смотря под ноги. Помогает мне добраться до кровати, после чего задумчиво говорит: – Вот мы и снова здесь. Там же, где остановились. Подожди, сейчас поищу бинт.

Он уходит из комнаты и возвращается минут через пять. У меня под ступней уже натекла небольшая лужица крови, я успела достать из сумки для фотоаппарата влажные салфетки и кое-как прижать ранку. Кровить почти перестало.

У Сергея в руках автомобильная аптечка. Он становится передо мной, сидящей на кровати, на колени и осматривает ногу.

– Обработаю, потом бинт, – под нос диктует себе и сразу же делает то, что озвучил. Ранку чуть щиплет, но я едва это замечаю – прикосновения Сергея чувствуются куда ярче, чем какая-то там слабая боль от пореза. – Я как-то в детстве напоролся на колючую проволоку, – вдруг говорит он.

– Пытался сбежать из дома? – шучу я, пока Сергей завязывает бинт.

– Ну, не совсем. Любил бегать босиком. А родители очень не любили, когда рядом с их участком бродили коровы. Мы жили в частном доме, там это нормально. Вот, родители развесили эти колючки, одна со временем обвалилась на землю. По которой я и решил побегать.

– Жесть.

– Было неприятно, но зато потом – весело. Брат привязал к моей ноге подушку, гигантскую такую, чтобы мне было не больно наступать. Нас это очень смешило. Так, вроде закончил. Попробуешь подняться?

Сергей встает и подает мне руки, чтобы помочь. Отказаться я не могу. Наши ладони соприкасаются, и Сергей тянет меня на себя, легко поднимая на ноги. От неожиданности я оказываюсь в его объятьях. Он так и планировал?

Его руки лежат на моей талии – крепко, по-хозяйски. Мои же ладони неуверенно касаются его груди. Лица близко-близко, но я не решаюсь податься вперед даже на сантиметр. Все еще стыдно за кошмар, который творится вокруг.

– Извини. Я… не знала, что случилось тогда. Подумала, ты меня бросил, а дальше… Разозлилась и никак не могла успокоиться. Обычно я так себя не веду, – оправдываюсь я. Сергей смотрит мне в глаза, чуть склонив голову, не переставая обнимать. Его близкое расстояние будто бы совсем не смущает.

– Я же уже сказал, – спокойно успокаивает он. – Сам виноват. Не разобрался в ситуации, помчался на работу, оставив тебя тут. Разбитая пепельница – не такая уж большая цена за такой проступок. Я ожидал худшего. Честно говоря… – его руки крепче сжимают мою талию, и по телу пробегает волна напряжения. – Честно говоря, уже не думал, что мы вообще еще хоть когда-нибудь поговорим. И безумно обрадовался, увидев сегодня твой номер.

– Прямо безумно? – отшучиваюсь я. – Безумнее, чем все то, что я натворила?

– Это ерунда. Хотя ногу, конечно, жалко. Привязать подушку?

Я рассмеялась, а вслед за мной и Сергей.

Он отпускает меня – жаль! – и помогает переступить осколки, чтобы выбраться из «заминированной» спальни.

– Завтра позову уборщицу, – говорит он. – А сейчас – не хочешь поужинать? Правда, для меня это будет завтрак – еще не ел сегодня.

– Тогда пусть и у меня как будто бы завтрак, – киваю я.

Мы вместе спускаемся на кухню. Сергей так и не отпускает моей руки.

Глава 18

Я вновь чувствую себя частью пожилой пары, которая вместе прожила уже много-много лет. Вон, даже иду как старушка – прихрамывая, придерживаясь своего… ну, хотя бы в мыслях можно же называть Сергея мужем? На ногу наступать не то чтобы больно, просто неприятно. Ощущение, будто бы там все же остался маленький осколочек пепельницы, хотя быть этого не может – я тщательно проверила. Просто организм не привык к боли в таком необычном месте. Обычно достается сердечку.

– Я купил несколько пирожков