Шрифт:
Закладка:
Просто и эффективно. Победителями считались те, у кого к концу игры было больше земли. Всё как в жизни, правда?
Численность игроков в команде строго не регулировалась. Главное, не меньше двух. В данном случае соперников было по трое с каждой стороны.
Молодой дренг Флоси, Свартхёвди и, в качестве капитана команды, сам Ульфхам Треска.
Это было оправданно, потому что капитаном второй команды стал Трувор. А его подручными Рулаф и варяг Витмид, с которым мы за всё это время не перебросились и десятком фраз, настолько он был немногословен.
Зато мячик он перебрасывал довольно ловко. Пару квадратных метров территории наверняка выиграл он.
Желающих занять место на площадке среди зрителей было достаточно, поэтому играли на время. Время же отмеряла тень от воткнутой в сугроб палки.
Мяч мелькал в воздухе. Каждый удачный шлепок сопровождался ревом зрителей.
Я с удовольствием болел. Ни за кого-то конкретно (все ведь — свои), а за хорошую игру.
Надо признать, обе команды с мячом управлялись ловко. Бывало, мячик не касался земли целую минуту.
Отбивали его не только ногами-руками, но и всеми частями тела: коленями, плечами, головой… Иной раз прилетало неслабо. У Рулафа борода покраснела от крови, а у Свартхёвди заплыл глаз. Нормальное дело.
Нормальное-то нормальное, но примерно на десятой минуте игры (варяги были в выигрыше) посланный ногой Рулафа мяч угодил Свартхёвди точнехонько по мужскому достоянию.
Больно, однако! Медвежонка скрючило. Однако согласно правилам останавливать матч из-за выхода игрока из строя не полагалось. За следующие несколько минут скандинавы проиграли почти метр территории.
Варяги не скрывали радости… Пока более или менее оклемавшийся Свартхёвди совершенно сознательно не запустил мячом в лицо Рулафа. С дистанции полтора метра. Причем грубо нарушил правила: то есть бросил, а не отбил. Бросок у Медвежонка был — что надо. Не ожидавший подлянки Рулаф мешком повалился на снег…
…И молчун Витмид с разворота, от души, засветил Медвежонку кулаком в висок.
Таким ударом и убить можно. Хорошо, что у викингов такие крепкие черепа.
Крепкие-то крепкие, но Свартхёвди улегся рядышком с Рулафом…
И начался кошмар.
Я и оглянуться не успел, как остался в одиночестве. Ну если не считать дюжины зрителей из других хирдов.
Пяти секунд не прошло, а на игровой площадке уже не две команды, а два ощетинившихся мечами боевых строя. Так быстро, словно всю жизнь тренировались, три десятка наших, варяги и скандинавы, разделились и встали друг против друга.
С варягами, не раздумывая, встали эсты и ладожские словене. А я…
А я поступил как человек будущего. То есть, наверное, как идиот. Потому что бросился между ними. Раскинув руки, этакой живой прокладкой. Лицом — к скандинавам, потому что был уверен: Трувор никогда не ударит меня в спину.
Передо мной — Ульфхам Треска. Вернее, его меч. В метре от моего живота. Один быстрый выпад — и все.
Но мне было наплевать. Что-то хрустнуло в моем понимании мира. Мы же — братья…
Скрип снега за спиной — Трувор шагнул вперед и решительно отодвинул меня в сторону. Я не упирался. Потому что боковым зрением увидел, что он сделал. А сделал он правильно. Развернул меч рукоятью вперед и протянул (мимо меня) Ульфхаму.
Клинок Трески крутанулся в руке скандинава, и шуйца Трувора приняла его рукоять одновременно с левой рукой Ульфхама, взявшейся за меч варяга.
И всё. Будто отпустили звенящую от напряжения стропу. Два строя распались и смешались вокруг меня…
Витмид и Флоси помогли подняться Свартхёвди. Витмид бубнил что-то покаянное.
Рядом — Рулаф. Весь в крови из разбитого носа, но — ухмыляющийся…
Посторонние зрители расходились, не скрывая разочарования. Такое шоу обломилось…
— Пойдем-ка, — Трувор решительно взял меня за руку и отвел в сторону.
— Что, Волк, плохо? Понимаю. Ты же — наш, верно?
Я кивнул.
— А Медвежонок — твой будущий родич, так?
Я снова кивнул. Надо же! Все всё обо мне знают. Лучше меня.
— Ну так и стоял бы себе в сторонке.
— Ага, — буркнул я. — А вы бы друг друга…
Трувор коротко рассмеялся и похлопал меня по спине. Этак снисходительно.
И отошел, оставив меня в глубоком недоумении. И с очень неприятным ощущением, что я — облажался. И теперь все вокруг — вместе и только я — сам по себе. Чужой и тем и другим…
А пока я страдал, жизнь продолжалась. И игра — тоже. Вернее, уже следующая игра. Победу в предыдущей засчитали варягам, потому что Свартхёвди первым нарушил правила и схлопотал пачку штрафных.
Я тупо смотрел, как новые команды перебрасываются мячиком, когда ко мне подошел Руад.
— Волчонок, с нами не хочешь сыграть? Мы вторые на очереди.
Я уставился на румяного от мороза варяга — как на взошедшее солнышко. И быстро кивнул. Ну да, я опять чего-то не понял… И хрен с ним. Зато я вновь в команде.
И всё бы хорошо, но удар Витмида не прошел для Свартхёвди бесследно.
Головы у викингов крепкие, тем не менее у Медвежонка налицо были все признаки неслабого сотрясения. Рвота, боль, глаза в кучку… Два дня он провалялся в постели, не в состоянии до ветру сходить самостоятельно.
Само собой, мы все ухаживали за ним. Особенно старался Витмид. На третий день голова Свартхёвди вроде бы пришла в порядок, и мы решили, что инцидент исчерпан. Подумаешь, кулак! Бывало, топором по черепушке прилетало — и ничего.
Однако в данном случае оказалось очень даже «чего». Конечно, виноват в последствиях был не только удар, но и специфическая наследственность Медвежонка. Но тот Свартхёвди Сваресон, которого я знал, надежный, уравновешенный, жизнерадостный, доживал свои последние дни…
Глава тринадцатая,
в которой неудачная шутка ирландского викинга оборачивается кровью и безумием
— Тебе, дренг, не со мной, с моей младшей сестренкой играть! — провозгласил Свартхёвди, щелчком смахнув в поля «конунга» противника и забирая монеты. — И ты, Флоси, учись. Глядишь, тоже ума наберешься.
Дренг Флоси фыркнул, но возражать не стал. Медвежонок был старшим по званию.
— Пойдем, Черноголовый, — позвал он меня. — Мяч покидаем, пока еще светло.
Поиграть в скандинавский вариант волейбола — это всегда пожалуйста. Я уже наловчился. И всяко лучше, чем в духоте набивать брюхо, лапать общедоступных девок и наливаться пивом. Хорошо еще — здесь не курят. До Колумба еще жить и жить. Но и без табака в длинном доме — не продохнуть. Топят по-черному.
