Данков никак не отреагировал на упрямство майора. С минуту он просто смотрел на подчинённого и молчал, глубоко задумавшись о чем-то своём. Потом взгляд его сделался из потустороннего присутствующим.

— Дай-ка мне, Витя, сигаретку! — с неожиданной просьбой обратился он к Бондаренко, — И сам закуривай, если хочешь!

Гестаповец не стал отговаривать отца-командира от возврата к пагубной привычке. С большим трудом, надо сказать, побеждённой. Поняв, насколько генерал расстроен и растерян, он молча достал из кармана и протянул ему пачку «Родопи» с зажигалкой. Потом, так же ни слова не говоря, поднялся и вышел в приёмную, из которой вернулся с двумя блюдцами. Тщательно притворив за собой обе двери тамбура, он прошагал через весь кабинет к столу шефа. Одно блюдце он поставил на стол перед уже дымившим генералом, а второе пристроил перед собой. После того, как начальник УВД бросил курить, все атрибуты, напоминающие о табакокурении, в его кабинете и в приёмной были объявлены вне закона. В том числе, разумеется, и пепельницы.

— Час назад Мартынов сам сказал, что когда они вывезли к себе в контору Корнеева и попытались его прессануть, ему, Мартынову, прямо с Лубянки позвонили! Первый зам самого Ювелира позвонил! Какой из двух первых, он говорить не стал, хоть Игнатов его и пытался додавить. Но определённо дал понять, что зам Андропова распорядился лейтенанта отпустить и больше его не трогать! Ты, представляешь, Виктор, с какой скоростью в Москву протекло, что Корнеева чекисты прихватили? И как быстро отреагировала Лубянка? И каким калибром! — Данков вроде бы пустым взглядом упёрся в майора.

Бондаренко по инерции утвердительно кивнул своему начальнику, давая понять, что да, он представляет.

— Завидую я тебе, майор, умный ты! — с почти незаметным ехидством фальшиво вздохнул генерал, — Ты можешь представить. А я вот, в отличие от тебя, Виктор Михайлович, никак этого принять и понять не могу! Я зубы свои сточил на оперативной работе, но, блядь, никак не могу этого представить! И просчитать эту ситуацию у меня тоже ни хера не получается! А коли тебе всё понятно, то ты, майор, сделай милость, объясни мне, как он это сумел провернуть? Скажи, как? Если гэбисты его еще на подходе к Октябрьскому спеленали и сразу же к себе увезли? — грохнул по столу своим кулачищем Данков, не в силах более изображать величественное спокойствие.

Майор, тем временем начавший процесс нового прикуривания, вздрогнул и рефлекторно отвёл зажженную зажигалку в сторону. Потом, до конца осмыслив услышанное и впав в крайнюю степень изумления, второй рукой достал изо рта сигарету. После чего уже совсем озяб, забыв убрать палец с кнопки своего огнива.

— Ты, Витя, ко всему прочему пожар мне еще здесь устрой! — не одобрил генерал такой опасной растерянности своего подчинённого, — Видит бог, не хотел тебе говорить всего, тем более, что комитетчику слово дал на этот счет, но думаю, что лучше тебе знать. Две головы, оно, всяко лучше, чем одна. Но только смотри мне! — Данков показал майору кулак внушительных размеров.

Не обратив никакого внимания на угрозу, начальник ИЛС продолжал хлопать глазами и недоумевать. Видимо до его сознания только сейчас дошло то, о чем ему только что поведал генерал.

— Теряешь квалификацию, майор! Тут не только в звонке с Лубянки дело! И даже не в сверхоперативности этого звонка! — с нескрываемым и уже крепко подзабытым удовольствием выпустив облако дыма, попрекнул гестаповца начальник, — Почему не спрашиваешь, на что кололи Корнеева соседи? — передумав докуривать болгарскую махру, Данков не без сожаления забычковал в блюдце сигарету. — Как ты думаешь, Виктор Михайлович, что они инкриминировали нашему лейтенанту, когда они ему духоту после задержания в своих казематах создавали? — вместо привычной интригующей насмешки, глаза начальника УВД тускло светились тревожной усталостью. Даже не столько тревожной, сколько растерянной и злой.

Да, всё же не любил и не хотел быть растерянным этот носитель зигзагообразных погон и красных лампасов. Особенно при подчинённых.

— Не могу знать, товарищ генерал! — зачем-то глухо, почти шепотом ответил ему начавший впечатляться Бондаренко.

Майор почуял, как от вспотевшего копчика к голове пошла мутная волна какой-то осклизлой обеспокоенности. Наверное, правду говорят, что паника и страх являются заразными, как казарменная дизентерия. Вот и сейчас ему передалась от шефа, пусть и не паника, но очень нехорошее состояние души.

— Они, Витя, чтоб ты знал, на лейтенанта Корнеева убийство двух своих оперов примерять пытались! И, замечу тебе, делали они это на полном серьёзе! — с мстительным удовлетворением разглядывая, как наглядно глупеет и вытягивается лицо майора, безжалостно вывалил Данков. Для большего эффекта он отчетливо и раздельно проговорил каждое слово последней фразы.

Подождав, когда начальник инспекции по борьбе с личным составом немного придёт в себя и прикурит следующую сигарету, Владимир Алексеевич продолжил его бомбить.

— И вот, что я тебе скажу, майор! Лично я после того, как выслушал все подробности от этого Мартынова, теперь уже ни на секунду не сомневаюсь, что да, это Корнеев завалил тех чекистов! Он это!

Выговорившись, генерал опустошенно умолк и снова погрузился в свои тягостные мысли.

— Твою мать! — выругался Бондаренко, захлопнув крышку нагревшейся зажигалки. — Извините, товарищ генерал, задумался!

— Это я к чему всё тебе говорю, Витя, — не обратил внимания на грубую вольность своего подчинённого Данков, — Я прошу тебя, не зли ты Корнеева! Не доставай ты его своими придирками и никаких проверок в отношении его не затевай. Забудь про проверку! На нём уже столько крови, что не стоит тебе так рисковать!

Генерал умолк, досадуя на самого себя и тяготясь произносимыми им речами. Неподобающими для генерала советской милиции. Речами, которые он вынужден был произносить вслух, да еще своему офицеру. Да еще в глаза.

— Ты мне просто поверь на слово, ему потерять еще и тебя никакого труда не составит! В таких же придорожных кустах, например, как и тех двух комитетчиков. А сам он, после того, как тобой оскоромится, будет и дальше с комсомольским задором Зуеву с Копыловой раком ставить. И жизни своей лейтенантской радоваться. Но ты-то, Витя, в это время будешь червей кормить в какой-нибудь яме. Ей богу, не искушай судьбу, майор, прошу тебя!

Вконец оторопевший гестаповец выпучил глаза на своё непосредственное руководство. Он не верил своим ушам. Не хотел верить. И всё еще надеялся, что товарищ генерал просто так