— Ну, поселок… — неуверенно произнес кто-то. — Как и все прочие поселки… Да ты куда клонишь, Ракета? Ты уж нам объясни…

— А вот куда я клоню, — после молчания сказал Ракета. — Это не просто поселок. Это частица советской власти. Так или не так?

— Ну, так… — ответил кто-то из беглецов. — И что с того?

— А вот что, — сказал Ракета. — Мне советская власть не нравится! Что, кроме тюрем и лагерей, она мне дала? И не даст она мне ничего, потому что ничего другого для меня у нее нет! И вам она тоже ничего, кроме нар и цугундера, тоже не даст! Так мы все и загнемся — на нарах да в цугундере! Я правильно говорю?

— Ну, так… — согласились сразу несколько человек.

— А коль оно так, то отчего бы и нам в ответ не куснуть советскую власть? — сказал Ракета. — С ног мы ее, конечно, не свалим, но хороший пинок дадим за милую душу! Подожжем поселок! То-то будет шухеру, то-то страданий!

— И что это тебе даст? — спросил кто-то из беглецов.

— Душевное успокоение, — ухмыльнулся Ракета. — Это, так сказать, будет отмщение — слыхали такое слово? Разве это не по-нашему, не по-воровски — мстить за причиненные обиды? Вот мы и отомстим.

Такого поворота в разговоре никто из беглецов, похоже, не ожидал. В ложбине послышался приглушенный ропот. Удивился даже Кальченко — он также не ожидал ничего подобного.

— Тихо, братва, тихо! — поднял руку Ракета. — Вот что я предлагаю. Подожжем поселок, разделим по-честному деньги и — кто куда. Хоть вместе, хоть порознь — дело хозяйское. У кого-то будут возражения?

— А почему бы не поделить деньги прямо сейчас? — спросил кто-то.

— А потому, что в этом случае большинство из вас не захотят поджигать поселок, — сказал Ракета. — А для меня это дело принципа. Уж очень я не люблю советскую власть!

Среди беглецов опять послышался ропот.

— А может, кто-нибудь желает взять у меня свою долю насильно? — опять усмехнулся Ракета, и на этот раз его усмешка больше походила на волчий оскал, чем на человеческую усмешку. — Ну, так попробуйте. Я не против.

И он перебросил из руки в руку обрез. И даже выразительно щелкнул затвором. Никто из беглецов не стал даже приближаться к Ракете.

— Ну, вот и договорились, — волчий оскал с лица Ракеты исчез. — Значит, берем ноги в руки и айда на восток. Пока нас не хватились. Прапорщик нам покажет, где тот поселок. Ты ведь знаешь, где он находится? — он глянул на Кальченко.

— Знаю, — сказал Кальченко. — Смотрел по карте.

— Имеется у меня еще один резон, — сказал Ракета, поднимаясь. — В какой стороне находится этот поселочек?

— Пятьдесят километров к востоку, — сказал Кальченко.

— Два дня пути, — проговорил Ракета. — Точнее сказать, две ночи пути. В темноте да по тайге — раньше не управимся. Да оно и ладно — времени у нас хватает. Я вот о чем хотел сказать. Отправиться на восток — это хорошо, потому что искать нас будут в западном направлении. Именно в ту сторону ведет дорога на Большую землю. А вот в сторону востока никаких дорог пока нет. Значит, и искать нас в той стороне никто не станет. Кто может помыслить, что мы подались на восток? Так что пускай поищут… А уж когда мы подожжем поселок, то и вовсе всем будет не до нас. Под шумок мы успеем далеконько ускакать… Вот такой мой резон. Возражения имеются?

Возражений не последовало. Наверно, у кого-то они и имелись, но возражать было опасно. Во-первых, все знали, что Ракета не терпел никаких возражений, а во-вторых, у него в руках был обрез. Попробуй возрази при таких аргументах…

* * *

Среди десяти заключенных-беглецов был один беглец по прозвищу Стриж. Преступная специальность у него была вор-форточник. Срок отсидки был восемь лет, причем срок этот только-только начался, так что топтать зону ему было еще долго. А томиться в неволе Стриж не хотел, натура у него была свободолюбивая, а устремления — как у той птицы, по названию которой была у него кличка. Нынешняя отсидка у него была третья по счету, так что выйти раньше срока он не надеялся. Какая может быть амнистия вору с третьим сроком заключения?

Когда по лагерю стали гулять слухи о том, что вот-де где-то за лагерными стенами затевается грандиозное строительство железнодорожной магистрали и те из заключенных, которые будут участвовать в строительстве, могут рассчитывать на амнистию, Стриж воспрянул духом. А почему бы и не поучаствовать? Зазорного здесь ничего нет, еще, говорят, и денег подзаработаешь, а в обмен — амнистия!

Но очень скоро его энтузиазм угас, и причиной тому был авторитетный вор Ракета. Вернее сказать, слова, сказанные Ракетой в одной из вечерних бесед.

— Амнистия! — скептически произнес Ракета. — Ишь ты, раскатал губу! Ты, Стриж, в доме родном вот уже по третьему разу, а мыслишь, как первоход! Обманет тебя власть с амнистией, вот увидишь. Зря только горб наживешь на той великой стройке! А вот ты лучше послушай, что я тебе скажу.

То, что Ракета сказал, Стрижу неожиданно понравилось. Записаться в строительную бригаду и дать деру — что может быть заманчивее? А главное, и трудов-то почти никаких! Ведь что такое зэковская строительная бригада? Это бесконвойники! А уж сбежать, когда рядом с тобой нет конвоя — что может быть проще? Тем более Ракета обмолвился, что побег этот будет не с пустыми руками, а с приличными деньгами в кармане. Ну а с ними-то легко можно убежать хоть на край света! Прикупить липовые документы и отлично зажить! Да, заманчиво…

— Ну, так как? — спросил Ракета. — Прибивайся к какому-нибудь берегу. А то ведь желающих много. Не ты, так кто-то другой вместо тебя. Решайся, дело верное!

И Стриж решился. И вот сейчас он, а также Ракета и еще восемь заключенных не просто сами по себе заключенные, а бегунки. А бегункам, как известно, назад дороги нет. Потому что обратная дорога — это дополнительный срок. А значит, только вперед и как можно дальше.

Так-то оно так, да вот только Стрижу с самого начала не легла на душу идея с поджогом поселка. С какой стати он должен поджигать тот поселок? Да еще вместе с людьми, которые ему не сделали ничего плохого. Если Ракете так надо, пускай он и поджигает. А он