Шрифт:
Закладка:
Вмешательство альморавидов. Начиная по крайней мере с 1074 года к Юсефу ибн Ташфину с разных сторон стали поступать просьбы о вмешательстве в испанские дела: то его просили помочь мусульманам, встревоженным христианской опасностью, то принять сторону одного мусульманского властителя против другого (Memoires Абдаллаха). Не склонный по своему темпераменту бросаться в безумные предприятия, он медлил с обещаниями, пока к нему не перешло господство над Гибралтарским проливом. Овладев же в 1083 году Сеутой, он уступил настойчивым просьбам аль-Мутамида только при условии, что Альхесирас перейдет под его контроль. К тому же, кажется, он не питал никаких намерений в отношении Испании, о которой ничего не знал; он хотел только осуществить в наиболее благоприятных условиях одну из операций священной войны, о чем его и просили.
С большой армией Ибн Ташфин высадился в Альхесирасе, превратив его в укрепленный лагерь, установил контакт с аль-Мутамидом в Севилье, затем двинулся на Толедо с подкреплениями из Севильи, Гранады, Малаги, Альмерии и Бадахоса. Неприятельские войска встретились на Азагальских полях (Заллака, или Сакралиас, близ Бадахоса). Ибн Ташфин потребовал от Альфонса обращения в ислам, но тот ответил, что решение этого вопроса он предоставляет оружию. Обходное движение альморавидов решило исход дела столь полной победой, что король Кастилии, едва не попав в плен, был вынужден уйти из района Севильи и снять осаду с Сарагосы (23 октября 1086 года). Эта победа имела во всем мусульманском мире столь же значительный отзвук, как и взятие Толедо Альфонсом VI. С тех пор Ибн Ташфина стали рассматривать как одного из главных борцов за находившийся под угрозой ислам.
Продвижение мусульманской армии было прервано отъездом Ибн Ташфина в Марокко в связи со смертью его сына. Он оставил аль-Мутамиду только три тысячи берберов. Тогда христиане вновь повели наступление на Мурсию и Альмерию, и аль-Мутамид принял решение лично отправиться к Ибн Ташфину и умолять о новом вмешательстве альморавидов (1088 или 1090 год). Ибн Ташфин разрушил мощную военную базу Аледо (к юго-западу от Мурсии), близ которой потерпели неудачу удельные короли, и восстановил положение.
Все предвещало большое наступление объединенных сил альморавидов и мавров. Но мусульманские королевства Испании были слишком слабы, чтобы оказать Ибн Ташфину эффективную помощь, и слишком разъединены, чтобы не соблазнить берберского вождя увеличить свое могущество за их счет. Вскоре он стал действовать не как союзник, а как повелитель. Если удельные короли, образованные и развращенные, презирали грубых и суровых жителей Магриба, то народ, жертва христианских репрессий, и законоведы (факихи) противопоставляли неверию андалусских эмиров строгий маликизм этих берберов, которых считали посланцами бога. Пользуясь такой двойной поддержкой, Ибн Ташфин смог выступать как арбитр при раздорах, изгонял королей и конфисковывал их владения. Факихи оправдывали каждый из этих захватов фетвой. Таким образом ему удалось восстановить единство мусульманской Испании (1094 год). Однако он не посягал на Сарагосское королевство, которое рассматривал как буферное государство между христианами и альморавидами. Валенсия, находившаяся в руках Сида, а затем его вдовы Химены, подпала под власть альморавидов только в 1102 году. Когда Юсеф умер, как говорят, почти столетним старцем, он оставил Али, своему 23-летнему сыну от рабыни-христианки, огромную империю, которая включала мусульманскую Испанию до Фраги (юго-западнее Лефиды) на севере, а также острова Мальорку, Менорку и Ивису (1106–1107 год).
Мусульманская Испания в эпоху альморавидов и альмохадов (по H. Terrasse «Histoire du Maroc», т. I, стр. 247 и 323)
Али и защита маликизма. Новый альморавидский государь, несмотря на свою молодость, пришел к власти беспрепятственно, что, между прочим, свидетельствует об исключительно высоком престиже Юсефа. Али был еще более благочестив, чем его отец; но это было такое благочестие, которое граничило с ханжеством и делало его послушным орудием факихов. Кроме того, он не прошел суровой школы пустыни, так как большую часть своей юности провел в Испании и был воспитан как горожанин, далекий от своеобразия родо-племенной жизни. Наконец, это был сын престарелых родителей. «Его поступки были хорошими, а мысли возвышенными; поборник воздержания и враг несправедливости, он должен был находиться скорее в обществе аскетов и отшельников, чем среди придворных и воинов… Удовлетворяясь осуществлением номинальной власти и получением поступлений от налогов, он помышлял лишь о духовных занятиях и религиозных обрядах, проводя ночи в молитвах, а дни в посте… при этом он полностью игнорировал интересы своих подданных» (Аль-Марракуши). Поэтому не удивительно, указывает тот же Марракуши, что во время его царствования сановники государства, а также женщины поступали так, как им нравилось, не заботясь об общих интересах.
В этих условиях могущество альморавидов было непродолжительным. Их падение, как и их торжество, имело религиозные причины. Али, подобно своему отцу, был непримиримым маликитом; в Испании, точно также как и в Магрибе, маликизм убивал всякое усилие мысли, всякое религиозное чувство. Он запрещал аллегорическое толкование Корана и всякого рода личные поиски смысла закона по источникам. Так, в интересах грубого антропоморфизма и юридической схоластики он рассматривал как ересь даже постановку вопросов о смысле слова Мухаммеда и отказывался от изучения Корана и хадисов. Он отдавал предпочтение правовым наукам (фикху), беря в основу второразрядные ортодоксальные руководства по «науке о ветвях» или по прикладному фикху, то есть систематической разработке позитивного права по его отдельным подразделениям (фуру). Эта сухая казуистика, лишенная всякого религиозного содержания, давала лишь повод к нескончаемым каноническим и юридическим спорам. Кто бы то ни было считал себя вправе выносить фетву о чем бы то пи было. Против такого отказа от Корана и священного предания ради сухой казуистики энергично протестовал наиболее оригинальный и наиболее крупный мусульманский богослов аль-Газали (1058–1112 годы). В своей книге «Возрождение религиозных наук» («Ихья улум ад-дин») он показал, что фикх в том виде, как его понимали ортодоксальные маликиты, был мирским занятием, никак не связанным с религией. Он изобличал корыстное вмешательство факихов в политику, их стремление к рекламе и безумие их претензий обеспечить спасение души при помощи бесполезных юридических упражнений, подчеркивая, что религия является в первую очередь делом сердца. Понятно, что его работы пришлись не по душе маликитам, и не столько по догматическим мотивам, сколько из-за резкости его суждений о факихах. Поэтому они
