расцветка у него была теперь подходящая – броня в черно-белых полосах. Он обошел выступ холма с противоположной стороны, взобрался, всматриваясь, где притаился Руслан. Как вдруг упал ничком от веселого свиста. Рядом качнулись кусты, показалось взволнованное лицо Омаева:

– Тоже услышали? Кто-то насвистывает мелодию.

Командир приложил палец к губам – молчи, одними глазами указал на распорки автомата – лови в прицел свистуна. Звук раздавался все ближе и ближе, кто-то шел по лесу, беззаботно насвистывая незнакомую задорную песенку. Между стволов показалась высокая фигура в немецкой шинели, последний отсвет заката прокатился по офицерским погонам.

– Немец! – прошептал Логунов, прильнувший к оптике. Рука легла на гашетку пулемета, одно нажатие – и проклятый фашист будет подстрелен, но приказ командира четкий – огонь не открывать.

Высокий, худой немецкий офицер в длиннополой шинели, высокой фуражке с кокардой подошел поближе к танку, шлепнул фамильярно рукой в кожаной перчатке по черному борту. Алексей краем глаза увидел, как заострились скулы у вспыльчивого Руслана, на спуске автомата дрогнул палец от наглого поведения офицера вермахта. Алексей легонько боднул его головой в плечо, чтобы тот не вздумал открыть стрельбу. Хотя и сам был в недоумении. Что теперь делать, немец так просто не уйдет, сейчас пригонит сюда рядовых. Придется уходить с назначенной точки, чтобы не попасть в плен. Немецкий офицер тем временем по-хозяйски обошел Т-34 вокруг, снова стукнул по борту и выкрикнул на чистом русском языке:

– Эй, медведь в спячке, выходите!

Руслан растерянно оглянулся на командира, что за фокус. А Соколов встал во весь рост наверху, вполголоса откликнулся:

– Я здесь.

– Приветствую, господа танкисты, – немецкий офицер шутливо козырнул двумя пальцами у козырька. – Выбирайтесь из своих кустов, мне нужна ваша помощь, загрузить парочку тяжелых ящиков.

– Алексей Иванович, я не буду фашисту помогать! – снизу со злобой пробурчал Руслан. Но командир лишь строго взглянул в ответ. Недаром такая секретность у операции, значит, должны выполнять все требования вражеского офицера. К тому же говорит он на русском безо всякого акцента, даже с каким-то протяжным среднерусским оканьем.

– А вы, молодой человек, не фашисту, а Красной армии помогать будете. Ну же, мне одному не поднять, поторопитесь. – Оказалось, что тот прекрасно расслышал бурчание радиста.

Офицер углубился под выступ, откинул ленту мха, из-под нее откатил груду камней, так что открылся внутри холма тайный схрон с деревянными ящиками. Из танка показалась голова в шлемофоне, старшина Логунов тоже решился выглянуть наружу, заслышав спокойный голос Соколова. Алексей повернулся к башнеру:

– Василий Иванович, идите к нам, надо ящики вытащить и на броне закрепить.

Пока они возились с тросом, прилаживая два тяжелых груза, Омаев недовольно косился на прохлаждающегося офицера, который прогуливался от дерева к дереву и продолжал насвистывать веселый мотивчик. Поймав полный затаенной злобы взгляд чеченца, он лишь подмигнул в ответ, даже не пошевелив пальцем, чтобы помочь танкистам.

– Немецкая свинья, – Руслан не выдержал и пробурчал себе под нос.

Офицер развернулся к танку:

– Ради вашего же блага, пока вы грузите важные документы, я веду наблюдение. В пяти километрах блокпост и поселение, где засели пара сотен гренадеров, которые от скуки могут и в лес забрести. Не теряйте силы на эмоции, товарищ младший сержант, не то время и место.

Он одобрительно кивнул на крепко привязанную поклажу:

– Молодцы. Теперь башню назад, сверху привяжите брезент, так же к скобам на бортах. Хорошо, что белым измазан. Еще все знаки отличия и конфигурацию прикрыть, и лишних вопросов будет меньше.

Омаев недовольно скривился, его ужасно задевало, что им приходится слушать какого-то поганого фрица, пускай и хорошо говорящего на русском. От очередной его гримасы обер-лейтенант побледнел, лицо налилось злостью.

– Приказ старшего по званию следует выполнять неукоснительно, пункт военного устава. И я вам как майор советской разведки приказываю произвести маскировку танка в кратчайшие сроки. Опасность смертельная, отставить личные убеждения.

От озарения танкисты замерли с брезентом в руках. Разведчик, и более того, двойной агент, который вынужден жить под чужой личиной военнослужащего вермахта, чтобы добывать и передавать в штаб ценные сведения. И ему нужна их помощь – провезти под охраной бронированного танка важный груз.

Без единого слова они принялись с удвоенным старанием крепить ткань сверху башни и кормы. Удовлетворенный результатом офицер кивнул, с легкостью поднялся на борт:

– Все, трогаем, – его сапоги уже мелькнули в люке.

Внутри он оглядел притихший экипаж:

– Ну а теперь в путь, я буду давать указания. Вы сидите каждый на своем месте, огонь не открывать без моего приказа. Вы – русские пленные, а я немецкий офицер, сопровождаю вас к месту заключения. Из танка носа не показывайте, поедем через посты. Сейчас на юго-запад по лесу, около 10 километров.

Алексей увидел, как беззаботная улыбка снова появилась на худом лице военного вермахта. Только радостный офицер взвел курок на «вальтере», а в глазах у него при этом не было и тени улыбки. Двигатель заурчал, выпустил сизый дымок, и «тридцатьчетверка» мягко тронулась. С независимым видом их новый спутник замер на месте командира, а Алексей пристроился там, где обычно находился Бочкин, недалеко от снарядов и казенника орудия. Сквозь гул работающего мотора их таинственный спутник рассмеялся:

– Да не смотрите волками такими, свой я, русский. Смерш, слыхали о таком? Немцы совсем оборзели, тащат на советскую территорию диверсантов и разведчиков – парашютистов. Вот и приходится хитрее их быть, чтобы не выискивать иголку в стоге сена, а прямо в штабе немецком все данные по вражеской агентуре собирать.

Танкисты притихли в шоке от того, что наш русский офицер контрразведки, двойной агент, собирает сведения прямо под носом у врага. Теперь Омаев посматривал на спутника с уважением, это какие ему стальные нервы надо иметь, чтобы каждый день действовать в тылу врага. У мужчины тем временем залегла жесткая складка на лбу:

– Там в одном из ящиков списки дезертиров и местных, кто в немецкие гауляйтеры переметнулся, полицаями прислуживают. Со всех деревень и поселков собирали три месяца, чтобы ни один гад не ушел, когда Красная армия вытурит немчуру. Хуже нету их. Среди немцев тоже много кто Гитлера ненавидит и хочет, чтобы война закончилась. А эти… тьфу… падальщики, за кусок хлеба сапоги эсэсовцам лижут, своих же земляков расстреливают, – огляделся на танкистов, что замерли в молчании, и вдруг снова заулыбался. В этот раз улыбка была искренней, чуть виноватой. – Устал я язык за зубами держать, каждый шаг, слово контролировать. Хоть со своими фрицев поганых покостерить от души.

От его примирительного тона у Соколова словно камень с плеч упал. До этого лейтенант про себя мучился в сомнениях, а все