— Ты хорошо выглядишь, — говорит он, устраиваясь на сиденье, обтянутом кожей. Но судя по тому, как он смотрит на меня, "хорошо" — не самое подходящее слово. Скорее, "горячо".

Я подавляю улыбку, размахивая руками перед собой в жесте "это старая вещь". На мне небесно-голубое платье-халтер с приталенным верхом, демонстрирующим идеальное декольте, а талия переходит в расклешенную юбку с разрезом на одной стороне. Оно не слишком сексуально, но демонстрирует достаточно кожи и подчеркивает мою фигуру песочных часов.

Прилив тепла растекается по моим венам, когда я осторожно закидываю левую ногу на правую, чтобы он мог увидеть гладкое коричневое бедро. Если это мой единственный шанс соблазнить мужа, то я собираюсь использовать его по максимуму.

Он выгибает шею и возвращает свое внимание на дорогу.

Очко в мою пользу!

Даниил останавливается перед маленьким ресторанчиком, приютившимся на неприметной улочке. Это не грандиозный стейк-хаус и не пятизвездочный ресторанчик Мишлен, в который, как я предполагаю, он часто заходит. С другой стороны, сегодня он кажется обычным парнем. Если не считать его "Ауди" с пуленепробиваемыми стеклами, он выглядит как любой другой симпатичный молодой бруклинец, идущий по своим делам.

Войдя в ресторан, мы сразу же располагаемся за уютным столиком на очаровательном заднем дворике. Над головой мерцают сказочные огоньки, красные клетчатые скатерти задрапированы под пустыми винными бутылками, которые служат подсвечниками. Несмотря на то, что в патио сегодня мы одни, и я знаю, что это заслуга Даниила, все равно чувствуется, что это выход в свет.

К нам подходит официант с водой и вином, и Даниил говорит ему:

— Как обычно, Сэл.

— Понял, приятель.

— Приятель! — Я ехидничаю, глядя, как Сэл ковыляет в сторону кухни. — Я так понимаю, ты здесь завсегдатай?

— Можно и так сказать. — Его губы подрагивают в уголках, и он добавляет: — Я хожу сюда половину своей жизни. Это одно из немногих мест, где я могу расслабиться и не чувствовать, что весь мир дышит мне в затылок.

И все же он привел меня сюда. В свое убежище. Мне не следует воспринимать это, но я не могу удержаться от прилива тепла, наполняющего мой организм. Я все еще не понимаю, что здесь происходит. Я ему нравлюсь, это ясно, но несколько недель игнорирования, а теперь романтичный ужин? Может быть, у меня паранойя, но почему такая перемена настроения?

— Так… что случилось? — спрашиваю я, делая глоток из своего бокала с вином. — Что мы здесь делаем?

Он слегка смеется и проводит большим пальцем по нижней губе.

— Мы ужинаем. — Его голос низкий и сексуальный, как урчание двигателя, и мои бедра сжимаются в ответ.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — отвечаю я.

На мгновение он замолкает, глядя куда-то вдаль, затем его глаза находят мои, и что-то в его выражении меняется.

— Мне не нравится слышать, что ты несчастлива, что тебе одиноко.

Я сдерживаю волну эмоций, которую вызывают его слова. Сколько времени прошло с тех пор, как кому-то было небезразлично, что я чувствую? Я почти не знаю, что делать с его заботой.

— Не то чтобы я была несчастна здесь, или с тобой в частности, это… — Эта жизнь. Но как я могу сказать об этом Даниилу? Он полностью погружен в тот мир, от которого я хочу уйти подальше.

— Я понимаю, даже больше, чем ты думаешь, — говорит он, сосредоточенно взбалтывая вино в своем бокале.

Тяжесть его полного внимания оседает на мне, даже когда команда официантов доставляет к нашему столику то, что, кажется, составляет половину меню. Конечно, здесь есть пицца, а также баклажаны "Парм", салат "Цезарь", спагетти с фрикадельками. Все выглядит очень аппетитно.

— Почему твой дядя воспитывал тебя после смерти родителей? — спрашивает он, кладя мне на тарелку кусок пепперони.

— У меня не было выбора. — Я разглаживаю салфетку на коленях и поднимаю ломтик, но не ем его. Это просто предлог, чтобы занять руки, пока я думаю, что рассказать. — Эмилио был моим единственным живым родственником, а я была еще несовершеннолетней племянницей. Оставалось либо стать подопечной государства, либо жить с ним.

Он подносит бокал с вином к губам и изучает меня через край.

— Вы были близки?

— Нет, — говорю я слишком быстро, ядом окрашивая это слово. — Я даже не была с ним знакома до того, как меня отправили жить к нему. Моя мать покинула Колумбию, когда была еще маленькой. Abuelito (пер. дедушка) очень любил мою мать и не хотел, чтобы она была запятнана тем безобразием, в котором он участвовал. Ситуация становилась все более жестокой, в связи с войной колумбийцев с мексиканцами. Моя мама хотела уехать, и Флорида оказалась как нельзя кстати. Она поступила в Университет Майами, встретила моего отца на программе журналистики, влюбилась, и все остальное осталось в прошлом. На родину она так и не вернулась.

Трагическая история.

— Ты знала о Зегасах? Что твой дядя в итоге возглавил картель?

— Не совсем, — пожала я плечами. — Мама намекнула, что ее брат был замешан в каких-то сомнительных делах, но никаких подробностей. Я узнала обо всем этом только после… — Когда было уже слишком поздно.

Даниил кивает и протягивает мне ломтик, чтобы я откусила.

— Вот, попробуй. Пицца по-бруклински с более тонкой и хрустящей корочкой.

— Не надо меня кормить! — протестую я.

— Я хочу, — настаивает он. — Открой.

Я делаю то, что он говорит, открываю рот и наклоняюсь вперед, чтобы откусить. Его пристальные глаза внимательно следят за мной. Черт, как и было обещано, эта пицца просто потрясающая.

— Printsessa, — бормочет Даниил, его присутствие прерывает мои мысли. Я прижимаю салфетку к губам, проглатывая наваристую вкуснятину. — Я уже говорил тебе, как красиво ты выглядишь с набитым ртом?

— О Боже, — задыхаюсь я, потянувшись за водой, но он явно наслаждается тем, что мои щеки стали теплыми.

— Да ладно, — укоряет он. — Ты должна признать, что эта пицца просто нереальная.

— Да, — соглашаюсь я, хотя и отворачиваюсь от его горячего взгляда. Я пытаюсь отвлечься, рассматривая окружающую обстановку: мерцающие над головой гирлянды, идеально расположенные в ряд маленькие столики. Такое причудливое место. Когда в последний раз я делала что-то подобное, что-то такое обычное? Обычный ужин. С тех пор, как я переехала жить к дяде, такого не было.

— Значит, твои родители были журналистами? — Он наклоняется вперед, и интенсивность его внимания обжигает мою кожу.

Я вдруг чувствую себя незащищенной. Я не собиралась делиться всем, что у меня есть, но что-то в этом Данииле — в том, который ведет меня в обычную