Шрифт:
Закладка:
Все рассуждения Йага Тага Каббази о вселенском равновесии нарушены по всем возможным пунктам.
///
Уличная молва — хлеб и кровь любого конкретного пацана, тебе это любой скажет. Ты стоишь ровно столько как за тебя говорят на улицах, ни сигмы туда, ни сюда. Косорезы, отморозки, жмуроделы эти неправедные… таких никому в соседях не нужно, народ должен уметь договариваться и блюсти себя. Кто не выдюживает, тот отправляется в Граильню или куда похуже. В городе свои законы.
Горкун был очень правильным пацаном, даром что с десяти лет участвовал в боях на аренах. Сколько бы его по голове не били, он никогда не переносил то, что творится на подпольных матчах в повседневную жизнь-жизнюшку. Баб не бил и против воли не драл, своих пацанов никогда долей не обходил, даже если та с понюшку табака была, старшим платил справно. Конкретный, в общем, орк, правильный, всем бы такого.
Правда, не брали никуда ветерана арен, да предложений интересных ему не делали — уж больно сильно фасад после такой жизни пострадавший. Как взглянет Горкун недовольно на кого-нибудь, так всё, сливай воду. С такой пачкой в люди не выйдешь, только и остается что держать Костлявую улицу, да по ночам на тех же аренах молодняк надрачивать да запугивать. Но ничего, бывают и хуже судьбы.
А вот сегодня Горкуну Живучке пришлось здорово так пацанские уклады да поднарушить. Не принято среди омниполисских пацанов бить своих мало что ни на убой, но тут рука с новеньким кастетом сама дёрнулась. Втащил он Куну Дрючию в табло так, как даже в молодости не бил никого — с полным размахом, от всей души, как деревенский орчара без мозгов. Только вот опыт не пропьешь, массу за миг не высрешь, так что влетел Дрючию в его зеленую морду один из лучших ударов Живучки за всю его многогрешную жизнь.
Как этот орк выжил — никому не понятно. Мало что выжил, Саркат побери этого Дрючия, так еще и ртом беззубым изумленно шамкал, плюясь кровью и пытаясь отползти от неумолимо наступающего на него Живучки. Того парни хватать задумали за плечи там, за бока, только ветеран боев лишь корпусом дёрнул, все и отскочили, тряся пальцами. А он, крепкий, злой, страшный как крысюк с перепоя, подскочил к Куну, схватил того за грудки, да начал трясти, злобно хрипя прямо в шикарно разбитую морду:
— Ты, говнорез клятый, нас угробить решил⁈ Дерьмо рэтчедово! Я тебя сейчас прямо здесь закопаю, выпердышный граилевый! Корм вороний, сука!
— Горкун, погодь! — гудела растерянно братва, опасливо не приближаясь к разъяренному вожаку банды, — Да погодь ты! Что с тобой⁈ Из-за бабы что ли⁈ Из-за той⁈ Да постой ты!!
— Из-за бабы, гундите? — с силой отбросив Дрючия так, что орк влетел затылком в камень и потух, Горкун встал, обозревая банду налитыми кровью глазами, — Вы вообще без мозгов… или как⁈
— Да обскажи нормально, че ты! — вперед выступил правая рука Горкуна, Шепелявый, — Ты пацана чуть не кокнул, а по делу — нулями!
— По делу, говоришь? — нехорошо прищурился битый и резаный жизнью орк, тыча большим пальцем правой руки себе за спину, — Будь по-вашему. Так вот, пацанье, если бы этот гурвайс той девке мелкой хоть пинка бы отвесил, нас бы всех сегодня же на ножи подняли, всасываете⁈ Всех и сразу, без базара! Всасываете, что чуть жратвой рэтчедовой не стали⁈
— А… он и правда… — замычал Шепелявый, но Горкун его тут же перебил.
— Та шмыга, акосы вы гурвайсовы, пашет на Золотой приплод, идиоты. Об этом весь город знает, кроме совсем уж конченных, вроде вас. Мало того, я её лично знаю, и не по нашей Костлявой, а по подземью. Сейчас бы Дрючий валялся бы с ножами в теле, а я рядом с ним, прося за вашу и за свою шкуру! Козлы тупые!
— О как… — взгляд полугоблина, направленный на Куна, блеснул сталью.
— А вот теперь вам второй расклад, акосы крысиные, — дёрнул щекой главарь банды, — Дрючий в отличие от вас нос всегда по ветру держал, так что он знал, что это за телка, чья это телка, и что она сейчас звон приплодовский тащит. Теперь шевелите тупизной черепной, думайте, что Кун хотел и где нас с вами при этом видел в своих движах!
Плюнув на мостовую перед парнями, Горкун пошёл на хату, молясь про себя, чтобы те, кто следят за мелкой егозой, выкупили его постанову. Жить хотелось, как всегда, сильно. Если Шепелявый всё правильно понял, Дрючия полуорк больше не увидит, а братва приплодовская это их рыпанье попустит. Мол, разобрались сами, и ладно.
Одно только было жалко старому бойцу — шмыгу, которая легла под приплодовских гоблинов. Чем бы её не заманили, так точно на нехорошее и с концами. Не бывает такого, чтобы кого-то с говенной уличной репой под праведное дело на постоянку вписывали. Не бывает. А Шпилька хоть и славная девка, но на улицах по делу за неё даже в Граильне не чихнут.
…и правильно сделают.
Глава 8
Кровь и пиво
В который раз за свой век убеждаюсь, что женщины — существа парадоксальные по своей сути, вне зависимости от того, где их воспитали и вырастили. Одна аристократка бежит из родного мира, а потом оседает в борделе, продаваясь своему спасителю и ненавидя его долгими годами за то, что он её не «доспас», другая, разочаровавшись в мужиках, не готовых водружать на неё королевскую корону, остервенело строит карьеру даже после того, как потолок достигнут…
А вот эта троица — вообще что-то с чем-то! Достаточно всего лишь разгромить чужой дом, а потом часа два поотмываться от лакокрасочных изделий — и они уже лучшие подруги! Щебетали так дружно, что даже сердце пострадавшего Шеггарта размякло и он присоединился к их уютному бубнению! И что потом? Ужин, на котором эта хитрая Мыш демонстрирует свои воистину незаурядные поварские таланты в виде потрясающего плова, купившего ей даже лояльность котов. Итог? Аутсайдером назначен Конрад Арвистер, как виноватый во всем подряд. Даже, мол, по-человечески не мог познакомить, всё через жопу получилось.
Услышав с утра такую гадость, буквально
