– Да, но я не сказал того, что хотели услышать вы, – возразил Загорский.

– Чего же именно, по-вашему, я хотел услышать? – префект криво улыбнулся.

Загорский несколько секунд смотрел в его дымчатые, словно у старого кота глаза.

– Мы оба ищем преступника, – сказал он. – Это довольно странный субъект…

– Вы думаете, похититель был один? – перебил его Лепэн.

– Я почти уверен в этом, – отвечал действительный статский советник. – Во всяком случае, воровал картину из музея один человек. Итак, как уже говорилось, это довольно странный субъект. Да, ему удалось украсть шедевр из охраняемого музея, однако непохоже, что он – криминальный гений. И тем не менее, пока все поиски оказались напрасны. Вы не задумывались, почему?

Ни единый мускул в лице префекта не дрогнул при этих словах. Бородка, густые усы, залысины на высоком лбу и решительный вид – не с таких ли, как он, писал своих мушкетеров Дюма-отец? Или, может быть, господин префект скорее послужил бы прототипом для гвардейцев кардинала? Впрочем, и гвардейцы, и мушкетеры были яростны и вспыльчивы, а этот, кажется, мог ждать хоть целую вечность. Скорее всего, с префекта стоило бы писать образ самого Жана Армана дю Плесси де Ришелье.

– Я думаю, у похитителя есть сообщник, – проговорил Загорский, так и не дождавшись ответа. – И сообщник этот работает не в музее, как можно подумать, а в полиции.

Седеющая бровь префекта дрогнула.

– Объяснитесь, – проговорил он своим страшноватым скрипучим голосом.

– Извольте, – улыбнулся Нестор Васильевич. – Первое – преступник сумел выйти с картиной через главный вход. Для этого он должен был очень хорошо знать расписание и привычки охраны.

Лепэн поморщился: это еще ничего не доказывает.

– Второе, – продолжал Загорский невозмутимо, – вероятный сообщник направил все расследование в сторону бертильонажа. Это привело к тому, что работников музея стали измерять вместо того, чтобы их опрашивать. Третье: мсье Бертильон, ведущий расследование, объявил, что отпечатки на защитном коробе не совпадают с отпечатками постоянных сотрудников Лувра. Но, как мне стало доподлинно известно, отпечатков у работников Лувра никто не снимал. Выходит, ваш знаменитый эксперт-криминалист соврал?

– Это очень серьезное обвинение… – начал было префект, но Загорский его перебил:

– И, наконец, четвертое: мсье Бертильон случайно или намеренно затер отпечатки пальцев на защитном коробе, а это – единственная улика, по которой можно было точно установить вора.

Лепэн нахмурился. Альфонс Бертильон – человек безупречной репутации. Это криминалист с европейской славой, он много лет работает на полицию Франции…

– Он богат? – перебил его Нестор Васильевич.

– Какое это имеет отношение к делу? – насторожился шеф полиции.

– Может быть, никакого. А, может быть, самое прямое. Он известен, немолод и небогат. Ему нужно думать о будущем. А картина, по разным оценкам, может стоить от десяти до тридцати миллионов франков. Точнее, десять миллионов она стоила до похищения, теперь же картина сильно поднялась в цене. Американцы оценивают ее ни много, ни мало в пять миллионов долларов. Согласитесь, это совершенно невообразимые деньги.

Лепэн промолчал. Он отлично помнил, как Бертильон испортил улику, на которую префект возлагал особенные надежды. После похищения на черной лестнице обнаружили защитный стеклянный короб, в который была закрыта Джоконда. Очевидно, его сбросил похититель, не желая тащить многокилограммовый груз. Префект велел Бертильону исследовать короб на предмет наличия на нем отпечатков пальцев. После недолгого исследования эксперт заявил, что имевшиеся там отпечатки не совпали с отпечатками постоянных сотрудников Лувра. Это, разумеется, ничего не значило, картину могли украсть и посторонние. Вот только установить личность вора по отпечаткам теперь не было никакой возможности. Бертильон обращался с коробом крайне неаккуратно и затер на нем первоначальные следы.

Ярости и разочарованию Лепэна не было предела. Он вызвал к себе Бертильона и, с трудом сдерживаясь, осведомился, как могло случиться, что столь опытный криминалист фактически уничтожил важнейшую улику. Бертильон только плечами пожал: господин префект волнуется совершенно напрасно. Что, в конце концов, могли дать им отпечатки? Дактилоскопическая база еще слишком мала, в нее внесены далеко не все преступники Франции. Не говоря уже о том, что украсть мог и не профессиональный вор. А вот его антропометрический метод рано или поздно даст результат.

– Рано или поздно? – свистящим шепотом переспросил Лепэн. – А как именно поздно, позвольте узнать?

– Как только позволит ход расследования, – чистосердечно отвечал Бертильон.

Префект на это только плечами пожал: невозможно было сердиться на столь явного педанта. В узком кругу подчиненных он даже позволил себе назвать знаменитого криминалиста «пыльным сундуком, набитым одними предрассудками». Поначалу он даже хотел отстранить Бертильона от расследования, но передумал.

И вот теперь русский дипломат говорит вещи, о которых сам он боялся даже подумать. Если не верить Бертильону, то кому тогда можно верить во всей французской полиции? И, однако, аргументы Загорского нельзя было отбросить просто так.

– Я возьмусь за него, – неожиданно сказал Загорский.

– Что? – не понял Лепэн.

– Я возьму Бертильона в разработку, – повторил русский. – Если вы мне позволите это сделать, я скажу вам, где вы сможете найти похитителя.

Префект поглядел на него крайне внимательно: и где же?

– Работа с постоянными сотрудниками музея – путь понятный, но в данном случае, боюсь, тупиковый, – отвечал русский дипломат. – Попробуйте заняться теми, кто так или иначе в последний год имел дело с Лувром в качестве приглашенных экспертов, оценщиков или же просто наемной рабочей силы… Думаю, там вы скорее обнаружите искомое.

Префект молча размышлял. Что ж, в предложении русского есть свои резоны. Пожалуй, господину Загорскому будет легче иметь дело с Бертильоном даже чисто психологически. Можно представить, какой поднимется скандал, если он, префект, даст понять, что в число подозреваемых попал сам Бертильон. Можно и место свое потерять, опять отправят в Алжир или даже куда подальше. А русский, беседуя с Бертильоном, будет действовать от своего имени. Так что если он неправ, и старого криминалиста подозревают напрасно, он, Лепэн, окажется тут совершенно не при чем.

Он, наконец, поднял глаза на Загорского.

– А теперь скажите, зачем вам все это? – спросил он.

– Мы оба сыщики, – улыбнулся русский, – оба делаем одно дело.

Но префект словно бы не слышал его.

– Зачем это вам? – повторил он.

Нестор Васильевич взглянул ему в глаза и понял, что общими словами тут не отделаешься.

– Вас не перехитрить, – улыбнулся действительный статский советник. – Ладно, скажу честь по чести. Просто я очень люблю искусство и очень не люблю преступный мир. И я не хочу, чтобы мировой шедевр пылился в чулане у какого-нибудь богатого бездельника.

И тут префект неожиданно кивнул.

– По рукам, – сказал он. – Такому объяснению я