И это катастрофа. Катастрофа кошмарных масштабов. Может, я не читаю любовные романы с таким рвением, как Вигго, но я прочёл достаточно, чтобы знать: запретная любовь — это весьма непростой троп, и сюжетная линия максимально замороченная и усложнённая (если не считать любовных треугольников, нахер их).

Пример А: Ромео и Джульетта. Их любовь под запретом, время ужасно неудачное, но они так увлечены друг другом, что забывают про всякую осторожность. Нетерпеливые ухаживания, импульсивная свадьба, недопонимание, взрывные характеры, жестокость, упущенные связи, и все это приводит к тому, что несчастливые любовники накладывают на себя руки.

Ага. Запретной любви надо избегать. Ну и конечно, это означает, что я оказался в самой её гуще. Типичная жизнь Сорена Бергмана.

Я со вздохом выхожу из машины, обхожу фургон, затем скользящим движением открываю раздвижную дверцу заднего пассажирского сиденья.

Фрэнки выходит, её собака следует за ней.

— Пацца, сидеть, — говорит Фрэнки.

Пацца опускается, виляя хвостом.

— Хорошая девочка. Ben fatto. Brava5, — воркует Фрэнки и чешет ей за ушком. Её голос звучит низко и певуче, совсем как она произносит Зензеро. Это до абсурдного сексуально.

Глянув на меня, она хмурится, и её глаза напрягаются от беспокойства, пока она изучает мое лицо.

— Всё хорошо? — спрашивает она.

— Ага. Всё хорошо, — да ничего не хорошо. — Ты, эм, говоришь по-итальянски?

— О. Практически свободно. Мой папа переехал сюда вместе с моей бабушкой, когда ему было пять. Так что я выросла, разговаривая с ними на итальянском. И я немножко полиглот. Мне нравится учить новые языки.

Супер. Просто супер. Женщина, которая вот-вот станет гостьей в моём доме, и к которой я питаю безответные и неподобающе похожие на любовь чувства, также говорит на сексуальном романском языке.

Непрошеный образ того, как Фрэнки шепчет мне на ухо что-то итальянское, пока её прикосновение творит чудеса с моим телом, практически ослепляет меня, появившись в моём мозгу — фантазия, у которой так же мало шансов на будущее, как у умирающей звезды, что проносится по небу.

Я моргаю, выдёргивая себя из этих мыслей.

— Это… впечатляет.

— Пацца тоже итальянка, — бодро говорит Фрэнки, наклоняясь, чтобы поцеловать морду собаки. — Ну, имя у неё итальянское. Означает «сумасшедшая». Потому что в щенячьем возрасте она была абсолютно безумной… то есть, прям на уровне психоза. Она была как кролик-энерджайзер… — взгляд Фрэнки возвращается ко мне, и она хмурится. — Ты точно в порядке, Рен? Пожалуй, ты не подписывался на такое, когда предлагал подвезти меня до дома, да?

— Фрэнки, я рад принять тебя здесь. Ну, то есть, я не рад, что твой дом ограбили, — я вздыхаю и тру лицо.

Её губы изгибаются в улыбке.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — тихо говорит она.

— Верно. Давай пойдём внутрь, — я делаю шаг в её сторону, тянусь к тяжёлой сумке, оттягивающей её плечо, но Фрэнки вскидывает руки.

— Подожди, Рен! Пацца привыкла охранять территорию… — её голос стихает, когда собака приближается ко мне, нюхает мою ладонь и проводит языком прямо по костяшкам моих пальцев.

Я стою неподвижно, наблюдая, как Пацца тычется в меня носом и издает тихий скулящий звук. Затем она поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, склонив голову набок.

— Ты ей нравишься, — тихо говорит Фрэнки.

Я отвожу взгляд от Паццы и смотрю на Фрэнки.

— Она кажется дружелюбной собакой. Разве ей не все нравятся? Помимо курьера.

— Неа. Она держится настороженно со всеми, кроме Ло и Энни. Нормально принимает Тима, начинает привыкать к Миа.

— Ну, для меня это честь, — я чешу Паццу за ухом и улыбаюсь ей. — Приятно быть частью такого клуба.

Когда я поднимаю взгляд, Фрэнки с любопытством наблюдает за мной, и её губы изгибаются в лёгкой улыбке, но тут её прерывает неохотный зевок.

— Пошли, Франческа. Давай уложим тебя и Паццу баиньки.

* * *

Я просыпаюсь рано, от тусклых лучей восходящего солнца. В доме тихо. Ни цокота собачьих когтей, ни тихих звуков, которых я мог бы ожидать от проснувшейся Фрэнки. Натянув спортивные шорты и футболку, я прохожу мимо гостевой спальни, где я её устроил. Дверь закрыта.

На кухне я замечаю, что моей кофемашиной Nespresso пользовались, и в раковине лежит одинокая ложка, оставившая под собой маленькую лужицу карамельного цвета. Кофе с молоком. Именно такой, какой любит Фрэнки. Сливки, если есть под рукой, и одна ложка сахара.

Тот факт, что я это знаю, делает меня похожим на сталкера. Но когда испытываешь безответные чувства к женщине на протяжении трёх с лишним лет, не имея уместной возможности пообщаться с ней за пределами работы так, чтобы не вызвать подозрений, то ты начинаешь подмечать каждую деталь, когда вы вместе.

Тихий лай собаки доносится с берега. Я иду на звук, открываю раздвижные двери на террасу, и меня встречает вид, к которому хотелось бы заранее подготовиться.

Фрэнки в штанах для йоги и очередной безразмерной толстовке. Она стоит босиком на берегу и бросает мячик Пацце, которая проносится по утоптанному песку, затем проворно хватает мячик из пенных волн, накатывающих в её сторону. Ветер подхватывает тёмные волосы Фрэнки, развевая их чернильными лентами, сияющими в рассветных лучах. Солнце уже чуточку выступило над водным горизонтом и освещает её щёки и чуточку курносый носик.

Её улыбка лёгкая, мысли как будто витают далеко.

Лицо Фрэнки редко озаряется таким тёплым выражением. Чаще всего её губы жёстко поджаты. Парни шутят об этом, называют её Фрэнк Ворчун. Но я никогда не воспринимал её так. Она серьёзная. Не тратит время на ерунду. Но женщины часто думают, что им надо быть такими, чтобы их уважали на работе, чтобы мужчины не воображали себе всякое и не переступали границы.

А ещё у неё артрит. Похоже, она не испытывает постоянный дискомфорт, но я понимаю, когда ей больно, и нельзя сказать, что это бывает редко. Я бы тоже не расхаживал с постоянной улыбкой, если бы моё тело так болело.

Хотя так и не поверишь, что воспаление вредит суставам Фрэнки, когда она швыряет мяч по воздуху в стремительной подаче. У меня вырывается невольный одобрительный свист, и её голова удивленно поворачивается ко мне.

Затем случается самая странная вещь на свете. Вокруг её глаз образуются морщинки. Губы растягиваются в широкой улыбке. На щеке появляется ямочка. И моё сердце буквально выскакивает из груди. Она, кажется… рада меня видеть.

Я впитываю это чувство как изголодавшийся жадина. Такой