Баур был приятным человеком, который летал в годы Первой мировой войны. Он отправился осматривать наши истребители, потом к нему присоединился Гитлер. Затем фюрер подошел к нам, задал несколько дежурных вопросов и произнес небольшую речь. Я разговаривал с ним, и он заявил: «Теперь у меня есть Россия, есть Кавказ. Я намерен дойти до Волги, а потом вся Россия будет моей». Я посмотрел на стоящих рядом и решил, что этот мужик не в себе! Его великий план был новостью для нас, пилоты потом долго обсуждали его после того, как Гитлер улетел.

В следующий раз я встретился с Гитлером 28 июля 1944 года, когда получал Мечи. Это произошло через неделю после покушения на него, и он был уже другим человеком. Теперь он больше жил в мире фантазий в том, что касалось войны. После покушения 20 июля нам больше не позволяли приходить к фюреру с личным оружием, которое было частью формы. Он не верил никому. Когда мне сказали об этом, я просто повернулся, чтобы уходить, фон Белов подошел ко мне и спросил: «Штайнхоф, куда вы направились?» Я сказал, что мне не разрешили оставить свой пистолет. «Ладно, оставьте его», – сказал адъютант. Я так и сделал. Я никому никогда не кланялся.

Все, что я хотел, – это поскорее получить свою награду и поскорее убраться к черту из Ставки. Я не мог выносить Гитлера. Он пошатывался, его правая рука дрожала. Он походил на скрюченного серого призрака. Мне он показался полностью сломленным человеком. Он заговорил с нами о планируемом мощном ударе по русским, новых танках и бомбардировщиках. Я поинтересовался, а как будет обстоять дело с истребителями, так как мы оборонялись и сильно уступали в числе американским истребителям и бомбардировщикам.

«Я все держу под контролем, Штайнхоф. Новые реактивные бомбардировщики уничтожат их аэродромы и самолеты, уничтожат войска». Я оглянулся на присутствующих. Все молчали, лишь майор Вернер Баумбах кивнул, как идиот. Он был смелым летчиком, настоящим героем, но небольшого ума человеком. Генерал-майор Дитрих Пельц, командовавший бомбардировщиками, был более трезвым человеком, и он никак не отреагировал на заявление фюрера.

Я сказал, что нам нужны новые улучшенные истребители, причем не менее тысячи в месяц. Иначе все это будет пустой тратой сил. Даже русские теперь имеют новые, более качественные истребители, хорошо подготовленных и опытных пилотов, тогда как мы получаем зеленых мальчишек, которые гибнут не позднее пятого вылета. Реактивные самолеты лучше покажут себя в руках летчиков-истребителей в борьбе с угрозой бомбардировок, хотя и они вполне могут опоздать.

«Штайнхоф, вы слишком пессимистичны», – сказал Гитлер. Тут подошел Галланд, который не мог не вмешаться в такой разговор. «Штайнхоф прав, мой фюрер. Я хочу сказать, что нам требуются 3000 истребителей в месяц при надлежащей подготовке пилотов. Нам нужны летчики, а не дети, которых посылает нам герр Геринг». Я был страшно удивлен, когда Галланд называл Геринга «герром», а не рейхсмаршалом. Все это заметили, и Гитлер тоже.

«У рейхсмаршала сейчас хватает своих проблем, Галланд. Но я понимаю ваше беспокоство. Однако истребители слишком часто подводили меня. У меня лежат доклады Геринга об этом, и…» Галланд резко оборвал его: «Меня устроило бы, если рейхсмаршала заменили хотя бы мешком соли». Я просто ошалел, но события, разыгравшиеся через несколько месяцев, многое объяснили. Я знал, что Геринг и Галланд ненавидят друг друга.

Когда в следующий раз меня вместе с другими командирами эскадры вызвали к Гитлеру, это была встреча с ним и Герингом как раз перед самым бунтом. Фюрер ходил взад и вперед, бормоча об оружии, которое мы имеем, и что вскоре союзников ждет пара новинок. Было неприятно сознавать, что твоя страна в руках сумасшедшего и лунатиков вокруг него. Толстяк заметил Галланда и заявил, что все происходящее – результат его ошибок. Он-де не поддерживает нужный боевой дух среди истребителей, и что дрессированный шимпанзе лучше справится с его обязанностями. «Вы согласны, Штайнхоф?» – спросил он меня.

Я посмотрел на Галланда, Траутлофта, Ноймана, Лютцова, Хай Хермана, Рёделя, фон Грайма, Пельца, Илефельда и остальных. Я знал, что моя принципиальность подвергается испытанию. Я ответил: «Герр рейхсмаршал, я полагаю, что проблема в том, что вы не понимаете эту войну и людей, которые сражаются. Вы слишком далеки от реального мира. И я не думаю, что дрессированный шимпанзе будет лучше, я не раз видел подобный метод руководства в Берлине. До сих пор он не работал».

В комнате воцарилась тишина, а потом кто-то позади меня захохотал. Самый серьезный из всех моих знакомых, Гюнтер Лютцов смеялся так, что его Рыцарский крест так и прыгал у него на шее. Геринг побагровел и ткнул в меня пальцем, завопив: «Ты слишком самоуверен, мальчишка! Я могу расстрелять тебя за это».

Однако он не кончил: «А вы, Лютцов, что вы тут увидели смешного?!» Лютцов без колебаний ответил: «Я смеюсь не потому, что это смешно, а потому, что это правда. Даже молчащие трусы в этой комнате знают это. Только они не такие честные, как Макки». Следующей целью стал Галланд.

«Галланд, и это результаты вашего командования? Неподчинение и трусость? Неудивительно, что мы оказались в таком положении. Ваши пилоты недостойны наград, которые носят, в том числе и вы». Галланд не мог этого вынести. Он вскочил, сорвал свой Рыцарский крест с Бриллиантами, другие ордена, и швырнул их на стол.

«Тогда я не буду позорить мундир незаслуженными орденами, герр рейхсмаршал», – рявкнул он и повернулся, чтобы уйти. Геринг снова завопил, что не разрешил Галланду уходить, тот ответил, что дальнейшая беседа должна проходить у Гитлера. Затем все наши командиры истребителей тоже сняли свои Рыцарские кресты и бросили их на стол. Командиры бомбардировщиков сидели молча, им было явно не по себе. Мы повернулись и вышли все вместе, не обращая внимания на крики Толстяка. Через пару часов, когда я сидел в штабе, прибыл посыльный и принес наши ордена. Галланд некоторое время отказывался их носить.

Затем последовала встреча с Гитлером, на которую Геринг не был приглашен. Я думаю, ему даже не сообщили о ней. На следующий день мы прибыли к Гитлеру. Он задал несколько общих вопросов. А Галланд сказал, что выбрал Вальтера Новотны командовать первым подразделением реактивных истребителей в Ахмере. Гитлер согласился и добавил, что дает нам шанс доказать правильность наших идей. Затем фюрер спросил более заинтересованно: «Не беспокойтесь о Геринге, я позабочусь об этом». Я не понял, что это означает, но на всякий случай улыбнулся.

Гитлер знал, что происходит в Германии, и в каком положении оказались мы. Да, именно он создал эту ситуацию. Он больше ничего не мог исправить. А вот нам придется заплатить за его преступления, и Германия этого не переживет. Я думаю, только сейчас историки могут полностью рассказать эту историю. Нас, истребителей, просто раздавили, и решения принимали глупцы, управлявшие страной. Мы писали рапорты, в которых отражали растущую силу американцев и русских. Наши люди сражались и погибали за проигранное дело. Я думаю, наш народ видел в истребителях свою последнюю защиту.

Однако официально мы получали лишь обвинения, большинство исходило от Геринга. Вот поэтому и вспыхнул бунт. Он давал множество обещаний и уверял Гитлера, что его летчики способны сделать все, что угодно. Первым провалом стал Сталинград. Я видел с воздуха, как гибнет целая армия. К несчастью, Геринг не советовался с нами перед тем, как давать обещания. Этот вопрос будут выяснять историки даже после нашей смерти. Я думаю, что в Берлине царили эгоизм и гордыня. Но на этот раз было слишком поздно. Нашей проблемой были американские бомбардировщики и истребители».