Зима наступила быстро и страшно. Ох, это было ужасно. Очень часто мы не могли летать. Валил густой снег, низкие тучи ограничивали видимость. Холод замораживал моторы и вообще все движущиеся детали. Иногда мы не могли летать потому, что снег лежал таким толстым слоем, чтобы его невозможно было расчистить. В плохую погоду можно было летать только по приборам. На земле не было никаких ориентиров, если только вы не находились рядом с рекой. Однако нам требовалось прикрывать слишком большую территорию. Это и холод стали самыми серьезными помехами. Это было самое скверное время. Зима 1941/42 года была самой суровой, какую я помню. Мы вынужденно сидели на земле, а противник атаковал наши аэродромы.

В начале войны русские были не слишком дисциплинированы. Позднее все переменилось. Они стали очень дисциплинированными. По большей части они были очень смелыми, но в отличие от англичан и американцев выходили из боя через пару минут или после нескольких виражей. Советские летчики не были рождены воздушными бойцами. Однако имелись несколько исключений из этого правила.

В боях против русских мы сражались с самолетами, а не с людьми. В тактике не было гибкости, не было свободы индивидуальных действий, в этом отношении они были немного глуповаты. Если вы сбивали лидера советской группы, остальные сразу превращались в сидячих уток, ожидающих смерти. Так было в первые дни войны, и так продолжалось до 1944 года. Единственным исключением были гвардейские полки. Они летали на самых лучших самолетах, имели лучших пилотов и начали использовать нашу тактику. В конце 1943 года мы начали регулярно сталкиваться с этими парнями на Кавказе и Украине.

Наш успех легко было объяснить. С самого начала мы сражались как единая команда. У нас были великолепные летные школы и опытные командиры во времен Испанской войны, а также Польши и Франции. Мы многому научились во время Битвы за Англию, и эти знания спасли жизни многим немцам. Мы добились больших успехов с момента нашего вторжения 22 июня 1941 года. До следующего года у нас не было никаких проблем, если не считать погоды.

Во время первой зимы, когда в ноябре повалил снег, а температура стала падать все ниже и ниже, у нас не было никаких примечательных боев. Когда прошли лето и осень, война в воздухе начала стихать. Мы не проявляли особой активности, хотя кое-какие стычки происходили.

Так как мы базировались на юге, мы не участвовали в больших воздушных битвах вокруг Москвы. В ноябре у нас состоялись несколько тяжелых боев на Кавказе. Мы все находились в воздухе в тот день, когда был сбит Ралль. Мы не надеялись, что он когда-либо вернется к нам. Он сломал себе позвоночник. Мы находились на Украине вместе с группой армий «Юг», продолжавшей наступать на Кавказ. Гитлер хотел заполучить бакинскую нефть. Это помогло бы Германии решить проблему с запасами нефти, пока мы были вынуждены целиком полагаться на поставки из Румынии.

Там было чертовски холодно, невероятно холодно. Температура по ночам опускалась до минус 50–60 градусов. С ноября по февраль температура никогда не поднималась выше нуля. Наши моторы замерзали, никакие механизмы не работали. У нас был пленный, который был счастлив сбежать из красных ВВС, он был украинцем. История взаимоотношений русских и украинцев достаточно сложна, и в результате они ненавидели друг друга. Это парень показал нам, как запускать наши моторы, как не позволить маслу замерзать. Мы снова могли летать. Узнав об этой методике, Губертус фон Бонин разослал меморандум с ее описанием. Это спасло много наших истребителей и других машин.

Когда мы не летали, то собирались кружком и беседовали о своих семьях, о доме, о войне, делились опытом последних вылетов. Именно тогда мы узнали, что японцы атаковали американскую базу на Гавайях. Я понял, что с нами покончено, когда через пару дней Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. «Неужели он спятил?» – был наш единственный вопрос. Вы должны понять. Наши договоры с итальянцами и японцами не требовали объявлять войну кому-либо. Гитлер действовал самостоятельно.

Когда это случилось, русская зима была в разгаре, и мы были слишком заняты, чтобы думать о чем-либо еще. Я находился чуть южнее Москвы, когда узнал обо всем. Однако лишь позднее я осознал, что это решающий шаг. Американцы обладали несокрушимой волей и непревзойденным промышленным потенциалом. Они могли строить бомбардировщики, истребители, корабли и другую технику в огромных количествах. Теперь вопрос был лишь в том, сколько мы продержимся.

Во всех боях, в которых я участвовал до сих пор, мы уступали противнику в числе, но я не чувствовал реальной опасности. Мне совершенно не нравилось летать над вражеской территорией, особенно зимой, но это была часть нашей работы. Первое время вражеские пилоты были сущими любителями, плохо подготовленными. Они почти не пытались атаковать единым соединением. Они летали разрозненными группами и атаковали поодиночке, словно у них даже не было ведомого.

Однажды (это было на Кавказе) мы вылетели вместе с Йоханнесом Визе, Крупински и другими, нас было 10, и мы встретили примерно 20 русских истребителей – Яки и другие. Тогда я впервые увидел, как русские пытаются таранить наши истребители. Они действительно хотели этого. Мы сбили несколько самолетов без потерь с нашей стороны, но это был потрясающий момент. Позднее я видел это еще пару раз. Но я до сих пор не знаю, что это было – отвага или отчаяние.

Советские пилоты со временем становились все лучше. В их гвардейских полках воевали несколько летчиков, которых можно отнести к лучшим в мире. Позднее я сражался с ними на Кавказе и в Крыму. Но самым страшным противником на Восточном фронте была погода, этот ужасающий холод. Еще одну вещь следовало помнить: нельзя позволить себя сбить и попасть в плен. Если тебя не расстреляют сразу, ты еще пожалеешь об этом. Чувствовать себя в безопасности можно было только на своей территории.

Я впервые встретился с Гитлером 2 или 3 сентября 1942 года, когда он награждал меня Дубовыми Листьями. С марта 1942 года я был командиром II/JG-52 после того, как получил звание капитана. Я вместе с несколькими другими летчиками должен был посетить Ставку Гитлера. Нас предупредили, что он довольно странный человек, поэтому нужно проявить терпение, если он вдруг ударится в рассуждения на философские темы. Я на своем истребителе прилетел на тыловой аэродром и там пересел в транспортный самолет. Прочитав свежую газету, я узнал, что Марсель награжден Дубовыми Листьями и Мечами. Я подумал: «Вот ублюдок, наконец-то он сделал хоть что-то правильное». Потом мы узнали, что в Египте он сбил 17 английских истребителей за три вылета. Для меня это было нечто невероятное. Прямо в самолете я написал ему письмо и отправил сразу по прибытию, прежде чем встретиться с Гитлером и Толстяком Номер Один. Я не знаю, получил ли он его.

Я стоял перед Гитлером вместе с Новотны и Раллем, когда он вручал нам награды. После этого состоялась небольшая беседа, пока накрывали стол. Гитлер был в хорошем настроении, улыбался и был счастлив. Я могу сказать, что все это изменилось с ходом войны. Он никогда не был впечатляющей фигурой и с каждым разом становился все более ничтожным.

Он расспрашивал нас о войне, которую, как предполагалось, мы выигрываем, что мы думаем об освоении оккупированных восточных территорий. Я сказал: «Надеюсь, что фюрер не слишком занят этим, так как не следует строить долгосрочные планы». Он посмотрел на меня так, словно его хватил удар. Затем он попросил меня пояснить свое заявление. Я просто сказал, что в войну вступили Соединенные Штаты и они вместе с Англией снабжают Россию. У нас нет средств для атаки промышленности за Уралом. Я не думаю, что нам удастся удержать все захваченное.