борьбе народа за свое суще­ствование; в Агаде и Мидраше, хранилищах народного миросозер­цания, он видел только пустые сказки; картины гонений на евреев и мученичества их историк всячески старается смягчить, а малейшие облегчения участи гонимых вменяет в заслугу «мудрым и милости­вым монархам». В общем вся эта «История израэлитов» пропитана духом смирения франкфуртского «израильского гражданина». Мно­го читавшаяся в свое время евреями и христианами, «История» Иоста утратила значение после исследований Цунца, Гейгера, Франке­ля, Греца и позднейших историков. Иост сам позже верно охаракте­ризовал свой труд, говоря, что «он строил палатки в пустыне», когда еще ничего не было кругом. Изданная им под конец жизни «Исто­рия иудейства и его сект» (три тома, 1857—1859) является более зрелым трудом, но все же стоит ниже научного уровня того времени, когда в роли историографа выступил гораздо более к ней призван­ный Грец. Значение исторического материала сохранила только «Новейшая история евреев от 1815 до 1845 г.» (три части, 1846— 1847), где Иост с обстоятельностью летописца излагает события эпохи, им самим пережитой, освещая их более публицистически, чем исторически.

Аврааму Гейгеру реформационная борьба мешала занимать­ся научною деятельностью, к которой он имел несомненное призва­ние. После диссертации о заимствованиях ислама из иудаизма и сво­их боевых статей о религиозных реформах, он в 40-х годах успел на­писать лишь несколько исторических очерков. Большие научные ра­боты Гейгера относятся к эпохе, последовавшей за 1848 годом, когда реформационное движение несколько улеглось и партийный боец обратился к науке (дальше, § 36). Так же сложилась литературная карьера партийного противника Гейгера, Захария Франкеля. В описываемую эпоху его научная деятельность являлась откликом на эмансипационную или реформационную борьбу. Таков был его пер­вый труд: «О еврейской присяге в теологическом и историческом от­ношениях» (Die Eidesleistung der Juden, 1839), написанный во время борьбы за отмену унизительной для евреев средневековой формулы присяги в Саксонии. Вслед за тем Франкель принялся за свое иссле­дование о «Септуагинте» в связи с историей иудео-эллинской куль­туры, но едва успел опубликовать часть своего труда («Vorstudien zu der Septuaginta»), как его отвлекло реформационное движение, где он очутился меж двух огней — радикалами и ортодоксами. В 1844— 1846 гг. он издает специальный журнал «для религиозных интересов еврейства», где проводит свое «позитивно-историческое» направле­ние в вопросах обновления иудаизма. Свою научную деятельность он возобновил лишь после 1848 года.

Отпечаток эпохи религиозной борьбы лежит на появившихся тогда системах философии иудаизма. Подобно тому как Самсон Рафайл Гирш обосновывал свою доктрину неоортодоксизма в «Девят­надцати письмах» и в «Хориве» (выше, § 12), идеологи реформы стро­или теологические системы в духе своей партии. Дессауский раввин Самуил Гирш, деятельный участник реформистских соборов, из­ложил мировоззрение иудаизма в своем труде «Die Religionsphilosophie der Juden» (1842). В духе реформизма писал так­же оффенбахский раввин С. Формштехер «Die Religion des Geistes», (1841). Вне теологических партий стоял мирянин Соломон Людвиг Штейнгейм, гамбургский врач, друг Габриеля Риссера (1789— 1866). Философски образованного Штейнгейма интересовал не ус­пех той или другой партии, а общий вопрос: как оправдать иудаизм перед судом нового поколения. В молодости он излил свои чувства по поводу массовых крещений в лирической книге «Песни Обадин бен Амоса из изгнания» (1829; второе издание 1837): «Я не боюсь времен общего бедствия (для евреев), ибо вместе бедствующие дер­жатся вместе, как быки под ярмом. Не боюсь я и времен, когда царит общая свобода... Но те времена опасны, когда гнет лишь ослаблен, не будучи устранен, когда свобода близка, но не вполне достигнута. В такие времена отход от быта отцов становится почетным и выгод­ным: наслаждение преходящим делает человека равнодушным к веч­ному». Живший в такое время полурабства и полусвободы Штейнгейм сам страдал от раздвоенности еврейской души между нацио­нальной и европейской культурой и страстно искал опоры в каком-нибудь философском синтезе. Он попытался это сделать в обшир­ном труде «Откровение по учению синагоги» («Die Offenbarung nach dem Lehrbegriffe der Synagoge»; первый том появился в 1835 г., а следующие два в 1856 и 1865-м), но попытка была неудачна. Недоста­точно знакомый с первоисточниками учения иудаизма, автор запу­тался в лабиринте общих религиозно-философских систем и нако­нец пришел к мистическому выводу: Credo quia absurdum. В пере­дние годы жизни, проведенные в Италии и Швейцарии, Штейнгейм, по-видимому, склонялся к религиозному синкретизму: во втором томе названного он часто подчеркивает различие между «христианской религией» и «религией Христа». Он умер в Швейцарии и, как не при­надлежащий к еврейской общине, был похоронен на христианском кладбище.

В публицистике 1830-х и 40-х годов царствовал Риссер, с ко­торым мы уже встречались и еще будем встречаться на пути борь­бы за эмансипацию. Его боевой журнал «Der Jude» (1832—1833) был первым чисто политическим органом, но не коллективным, а единоличным творением самого Риссера. Настоящим основателем еврейской политической прессы был Людвиг Филиппсон (1811—1889), магдебургский раввин-проповедник, инициатор и участник реформистских соборов. В 1837 г. он начал изда­вать в Лейпциге еженедельник «Allgemeine Zeitung des Judentums», который в течение ряда десятилетий чутко отзы­вался на все вопросы еврейской жизни в Германии и других странах. С этим живым, боевым в свои юные годы, органом безуспешно соперничал франкфуртский еженедельник «Israelitische Annalen» Иоста, умеренный и вялый журнал, про­существовавший только три года (1839—1841). Даже более со­держательный еженедельник «Der Orient», издававшийся Юли­ем Фюрстом в Лейпциге (1840—1851), не достиг популярности журнала Филиппсона, хотя превосходил его в смысле лите­ратурно-научной солидности (в журнале имелся особый науч­ный отдел под названием «Literaturblatt des Orients»). В росте периодической печати сказалась усиленная пульсация обще­ственности. На месте устарелого дессауского ежегодника «Суламит» (том I, § 34) выросла целая периодическая литература. Гейгеровский «Научный журнал» (выше, § 12) давал идейные лозунги сторонникам религиозных реформ, а франкелевский «Zeitschrift für die religiösen Interessen des Judentums» (1844—1846) служил органом умеренных прогрессистов. Издававшийся В. Фрейнлом в Бреславле радикальный журнал для борьбы за еврейс­кую эмансипацию «Zur Judenfrage in Deutschland» (1843—1844) боролся одновременно и за религиозную реформу. Самым ра­дикальным органом реформистов был журнал саксен-веймарского раввина Менделя Гесса «Der Israelite des XIX. Jahrhunderts» (1839—1848), где деятельным сотрудником был С. Гольдгейм. Только периодической литературе на еврейском языке не сужде­но было воскреснуть после старого «Меасефа». Попытка Иоста и Крейценаха возродить его в виде ежемесячника «Цион» (1841—1842) не имела успеха: после двух лет журнал прекра­тился за недостатком читателей. Национальный язык стал не­доступен новому поколению, прошедшему через немецкую шко­лу. Изгнанная из Германии, обновленная литература на древ­нем языке нашла себе приют в Австрии и России, двух боль­ших центрах национального еврейства.

§ 15. Вне стоящие (Берне и Гейне, Маркс и Шталь)

От сближения