— А можно? Мать не заругает?

— Хлеба там нет, а молоко есть. А мама не узнает...

Они поднялись и пошли. Погреб был в конце двора. Окруженный высокими мальвами, он еле виднелся в темноте.

— Вот как схватит нас ведьма, — пошутила Нюра.

Только стали они подходить к погребу, только вошли в заросли густых мальв, как вдруг увидели притаившегося человека.

— Ой! — они схватили друг друга за руки. — Ой! Кто это?

— Тсс... — человек поднялся, — не шумите,— и по его голосу девочки сразу поняли, что он сам чем-то очень испуган. — Не шумите, — повторил он умоляюще. — Я ничего вам не сделаю. Я не вор, я ничего не возьму... Я...

Он запнулся.

— Меня убить хотят. Вы слышали, как стреляли? Поймают... Не шумите... Я уйду.... Смотрите, чтобы собака не залаяла. Христом богом молю вас... Вы не бойтесь...

— Да кто вы? — еле выговаривая слова, спросила Нюра. — Как же вас Серко не почуял? Он вас сразу порвал бы...

— Тсс... Девчата... Перед рассветом уйду, а сейчас спрячьте меня. А где собака? Уведите ее в сарай. Я же говорю вам... меня убьют... Отворите погреб, а я в погребе пережду...

— Он и так не закрыт, — невольно вырвалось у Нюры,— только... Только утром мама придет...

— Да я же до утра уйду, я ж на рассвете, а может, и раньше справлюсь. А собаку уведите в сарай.

Он пошел к погребу, девочки невольно последовали за ним. Отворяя дверь, человек спросил:

— А вы же никому не скажете? Я вас прошу...

— Да не скажем,— и растерянно и сердито ответила Нюра.—Не скажем... Прячьтесь. Но вы, дядька, скорей уходите. Напугали вы нас...

Когда они оставили незнакомца и отошли от погреба, Феня опомнилась, схватила Нюру за руку и чуть не крикнула:

— Дура! Да ведь это же Алешка Гуглий!

— Кто?!

Нюра чуть не присела:—Алешка?!

— А ты не узнала?

— Алешка?

Они смотрели друг на дружку и не знали, что предпринять.

— Алешка... — прошептала Феня. — Он грозился убить моего батю. Помнишь? Ты помнишь, он сказал: «Скажи батьке, чтоб скорей подыхал, а то я все равно его порубаю шашкой».

— Помню... Так это он... Давай... давай отцу скажем.

— Тсс... Погоди...

— Нечего не погоди. Я сейчас батьку разбужу. Нет, давай лучше твоего разбудим, а то мой все равно ходить не может.

— А потом?

— А потом его поймают и...

Она испугалась: «А вдруг убьют?»

— Ну? — Феня потянула ее за рукав.

— Не знаю... Не знаю, что делать... Погоди... Скажем твоему батьке... Только пусть он его не убивает. Он не убьет?

— Пойдем.

—А не убьет?

— Пойдем, говорю. Вот еще!

Они побежали через улицу. Было страшно, как никогда. Фенин отец, узнав от девочек, в чем дело, заволновался, вскочил, наскоро оделся, схватил со стены винтовку и пошел.

Нюра всплеснула руками.

— Ой, дуры мы, дуры! Ой, твой батька убьет его...

— Молчи. Чего каркаешь?

— Ой, Фенька...

Они сидели и долго напряженно ждали. Казалось — вот-вот грянет выстрел. Наконец фенин отец вернулся. Он был сердит и крикнул девочкам:

— Со страху вам померещилось. Никого там нет.

Нюра вскочила.

—-, Как нет?

— Как нет? — повторила Феня.

Они долго и подробно рассказывали отцу о том, как увидали Алешку в мальвах, но тот уже не верил им.

— Приснилось вам.

Тогда Нюра разозлилась и крикнула:

— Вот гад! Вот гад! Ушел! Убить его, гада, мало! Может, это он в моего отца стрелял? Может, он. А? — Она посмотрела на Феню и, глубоко вздохнув, сказала:

— Ох, и дуры мы с тобой, ох, и дуры...

— Вот это верно, — подтвердил отец, — это факт... Сами не спите и другимі не даете.

А утром, только поднялось солнце, жена деда Карпо побежала к Марине и сообщила, злобно шамкая:

— Выселяют. Всем семейством...

XX

Как-то ночью Феня проснулась от неистового лая собаки и разбудила отца. Отец вышел в сени, приложил ухо к дверям и стал слушать. Собака не унималась и упорно- продолжала на кого-то бросаться. Отец решил посмотреть в окно и вернулся в хату. По стене и по подоконнику скользнул неясный рыжеватый отблеск и исчез. Проснулась и фенина мать.

— Где-то пожар, — с тревогой сказал отец и стал поспешно натягивать на ноги сапоги.

Мать испугалась.

— Не ходи.

Она знала, что ее .муж получил уже несколько подметных писем с угрозой убить его. В последнем письме было написано: «Молись богу, Иуда; жить тебе осталось мало. Продал ты хуторян, продал казаков, изменил богу, проклятый. Конец тебе приходит на этом свете, а на том ждут тебя вечные мучения». И с тех пор стоило фениному отцу выйти со двора, как она лишалась покоя. А если он долго не возвращался, все валилось из ее рук. Она беспомощно опускалась на скамью и напряженно ждала его возвращения.

Вот и сейчас сердце у нее упало.

— Ой, не ходи, — повторяла она.

Но он мягко отстранил ее.

— У людей, может, горит, а я буду на печке спать? Да что же я за человек после этого?

И он вышел в сени, из сеней во двор, и вдруг крикнул не своим голосом:

— Катерина!

Она бросилась вслед за мужем и в испуге замерла: увидела, что горят они сами. Под камышовой крышей сарая, где стояли недавно отелившаяся корова и пара их лошадей, прыгали огненные языки.

Фенин отец побежал к колодезю; неожиданно где-то сбоку грянул выстрел, и он упал. Чья-то проворная тень скользнула за хатой и скрылась.

Двор быстро наполнился проснувшимися соседями. Феня и ее мать от ужаса и горя совсем растерялись. Вместо того, чтобы бороться с пожаром, они, позабыв не только о сарае, но и о хате, сидели над трупом отца и в сутолоке, в шуме, среди криков и споров, озаренные багровым пламенем, навзрыд плакали, не зная, что делать, у кого просить помощи. А соседи, боясь, как бы пламя не перебросилось на их хаты, неистово бранили фенину мать, точно она была во всем виновата, и, как остервенелые, бросались в огонь, делали все, лишь бы отстоять свои дворы, спасти свое имущество.

Забыв о ране, прибежал и Степан. Он пытливо всматривался