Шрифт:
Закладка:
Сомнения в мирных намерениях генерала, однако, сохранялись, поэтому партия связала сторонников мира и войны, выдвинув генерала с программой достижения мира и номинировав на пост вицепрезидента конгрессмена от Огайо Джорджа Пендлтона, близкого соратника Валландигэма. Выходец из старой виргинской семьи, Пендлтон с самого начала был противником войны, всегда голосовал против военных ассигнований и выражал сочувствие Югу. Программа осуждала «беззаконную практику арестов военными властями» и «подавление свободы слова и прессы». Она также обещала сохранить «в неприкосновенности права штатов» (завуалированный сигнал сторонникам рабства). По этим вопросам демократы были единодушны. Большие споры вызвал предложенный Валландигэмом пункт, принятый потом, правда, почти единогласно: «После четырех лет неудач по восстановлению Союза силой… [мы] требуем немедленных мер по прекращению огня, имея целью созыв конвента всех штатов или другие миротворческие шаги, с тем чтобы при первом же подходящем случае заключить мир на основе Федерального Союза»[1353].
Эта ключевая резолюция делала приоритетом заключение мира, а восстановление Союза — вопросом отдаленного будущего. По крайней мере республиканцы и конфедераты интерпретировали резолюцию именно так, и ответы их были сходными. «Это подразумевает поражение и отказ от всех условий», — писал один республиканец из Нью-Йорка. «Такую резолюцию мог бы написать и сам Джефферсон Дэвис, — радовался Александр Стивенс, — это первый настоящий луч света, что я вижу с самого начала войны». Charleston Mercury заявила: «[Избрание Макклеллана с такой программой] должно привести к миру и нашей независимости… [при условии] что в течение ближайших двух месяцев мы удержим наши позиции и не позволим врагам одержать победу»[1354].
Но!.. Запись из дневника Джорджа Темплтона Стронга от 3 сентября 1864 года: «Замечательные новости пришли этим утром: Атланта наконец-то пала!!! Это (в условиях текущего политического кризиса) является величайшим событием войны».
А шапка одной из республиканских газет гласила:
ПОБЕДА
Война близится к концу?
Ответ «старины Эйба» конвенту в Чикаго
Ужас и отчаяние среди «медянок»[1355]
26. «Нас сотрут с лица земли»
I
Произошло это так. Пока кавалеристы Шермана и Худа в первой половине августа проводили тщетные рейды в тылу друг у друга, союзная пехота безуспешно подступалась к железной дороге к югу от Атланты. Когда 26 августа «синие мундиры» внезапно исчезли, оставив лишь один корпус, Худ торжественно заключил, что Шерман снял осаду. Однако радость защитников города была преждевременной. Шерман действительно вывел всю свою армию из окопов, но направил ее на юг, чтобы перерезать магистрали и железные дороги далеко позади укреплений конфедератов. В тот момент, когда демократы в Чикаго заявляли о неудаче в войне, в 700 милях от Иллинойса федералы сооружали так называемые «шермановские галстуки» на последней остававшейся открытой железной дороге в Атланту, нагревая рельсы кострами и завязывая их потом вокруг деревьев.
Худ сообразил, что произошло, на день позже, чем это было нужно. 30 августа он послал два корпуса навстречу врагу под Джонсборо, в двадцати милях к югу от Атланты. Однако янки оказались им не по зубам, и атака была отбита с серьезными потерями для них. На следующий день Шерман контратаковал и окончательно добил южан. Чтобы избежать полного окружения, Худ 1 сентября эвакуировал Атланту, предварительно разрушив в ней все военные объекты. На следующий день в город вошли северяне, оркестры которых исполняли военные песни Союза, и водрузили над зданием мэрии звездно-полосатый флаг. Шерман послал в Вашингтон самодовольную телеграмму: «Атланта наша, и победа заслужена».
Значение этого события трудно переоценить. В северных городах пушки салютовали победителям сотней залпов. Газеты, досаждавшие Шерману долгие годы, теперь превозносили его как лучшего генерала после Наполеона. Битва в заливе Мобил внезапно обрела новый смысл как первый удар в смертельной «двойке»[1356]. «Шерман и Фаррагут, — ликовал госсекретарь Сьюард, — свели на нет положения чикагской программы». Richmond Examiner мрачно рассуждала о том, что «катастрофа в Атланте» случилась «как раз вовремя для того, чтобы спасти партию Линкольна от неминуемого исчезновения… [Она] сгущает тучи над перспективами заключения мира, до этого столь безоблачными»[1357]. Безнадежность чувствовалась повсеместно. «Никогда еще я не впадал в уныние, — писал один житель Северной Каролины, — но Господь отвернулся от нас, и я в отчаянии». Мэри Бойкин Чеснат из Южной Каролины в своем дневнике отразила наступление неизбежного: «После Атланты я чувствую, что во мне все умерло. Нас сотрут с лица земли»[1358].
Далеко на севере Джордж Макклеллан размышлял над сводками из Атланты, составляя меморандум, в котором соглашался быть кандидатом от Демократической партии. Если бы он одобрил программу или ничего не сказал о ней, тогда по умолчанию стал бы сторонником перемирия и переговоров. Макклеллан чувствовал большое давление со стороны «мирного» крыла партии, призывавшего его поступить именно так. «Не слушайте ваших друзей с Востока, — заклинал его Валландигэм, — которые, не дай бог, могут посоветовать вам включить хотя бы намек на войну в ваш меморандум… Если в нем будет содержаться что-то подобное, двести тысяч человек на Западе откажут вам в своей поддержке»[1359]. Ранние варианты письма Макклеллана удовлетворили бы Валландигэма: они содержали призыв к перемирию с одной лишь оговоркой о возобновлении войны, если переговоры о возрождении Союза зайдут в тупик.
Однако «друзья с Востока» — «военные» демократы, включая банкира Августа Бельмонта, председателя национального комитета Демократической партии — убеждали его, что война, единожды приостановленная, не может начаться вновь и что перемирие без всяких условий равносильно поражению Союза. После взятия Атланты подобное предложение только уменьшит шансы Макклеллана на президентское кресло. Меморандум Макклеллана, увидевший свет 8 сентября, отвергал пункт о «четырех годах неудачи». «Я не смогу посмотреть в глаза своим храбрым товарищам в армии и на флоте… и сказать им, что их усилия и жертвы, кровь