греческой лодке в Инкерман. Командор решительно тому воспротивился. Во-первых, плыть в темноте на утлой рыбачьей фелюге по заливу опасно. Во-вторых, на корабле достаточно помещений, чтобы приютить на ночь русских путешественников.

Этот поворот в беседе между сыном и его невестой орловская помещица пропустила мимо ушей, поскольку капитан-лейтенант Морис Орелли полностью завладел ее вниманием, описывая вкус и несравненные качества напитка с его далекой родины под названием «White Horse». Шотландская самогонка произвела свое обычное действие. Агриппину Ферапонтовну бережно довели до адмиральской каюты и передали горничной, которая быстро уложила барыню, что-то бормотавшую себе под нос, почивать на широкой постели.

В опустевшей кают-компании остались Аржанова и Козлянинов. Он молча подал ей руку и отворил дверь, выходившую на «галерию» юта. Они очутились на узком балконе, висящем метрах в трех над темной неподвижной водой Южной бухты. В том и заключалась ее важная особенность. Достаточно глубокая, вытянувшаяся к югу почти на два километра, укрытая от ветров холмами и отделенная от моря главым заливом, она была избавлена от малейшего волнения в любое время года.

Как изваяния, застыли на ее глади ближайшие к «Хотину» фрегаты «Тринадцатый» и «Девятый», бомбардирское судно «Азов» с двумя большими мортирами, установленными на верхней палубе и смотрящими своими широкими жерлами прямо в звездное небо. На всех кораблях уже сыграли вечернюю «зорю», отправив команды на отдых, и зажгли сигнальные фонари на корме и площадке грота-марса.

— Дивный романтический вечер на рейде, — мечтательно произнес командор и повернулся к Анастасии. — Ну, разве плохо стать женой моряка?

— Сдается мне, Тимофей Гаврилович, что ваша матушка придерживается иного мнения, — ответила Аржанова.

— В каком смысле?

— В прямом. Женой моряка меня Агриппина Ферапоновна себе не представляет. Возможно, у нее есть другие кандидатуры.

— Она вам сама сказала? — удивился капитан бригадирского ранга.

— Нет, конечно.

Моряк беспечно махнул рукой;

— Тогда это ваши фантазии! Они всегда сбивают меня с толку.

— Уверяю, что нет. Готовьтесь к серьезному разговору завтра, — посоветовала Аржанова. — Зато теперь я знаю, в кого вы удались своим крутым нравом.

— И в кого же?

— В мать-родительницу.

— Трудно сказать, — Козлянинов вздохнул. — Впрочем, отца я плохо помню, он умер, когда мне было шесть лет. В Морской корпус я попал подростком, и там с нами обходились сурово…

Внезапно вода прямо под «галереей» взбурлила, и какое-то большое существо, изогнутое дугой, снабженное плавниками и длинной мордой, прыгнуло вверх. Оно блеснуло серым мокрым боком под светом корабельного фонаря и снова с громким всплеском ушло на глубину. Так черноморский дельфин, или афалина, представился людям во всей красе.

Аржанова в испуге отшатнулась от перил балкона. Воспользовавшись этим, Козлянинов обнял ее за плечи и привлек к себе. Жадными губами он коснулся сначала ее губ, потом — шеи, плеч, груди. Она оттолкнула его почти грубо:

— Нет… Подожди… Не сейчас.

— Я думал, ты вспоминала меня.

— Само собой разумеется…

Командор, немного отстранившись, по-прежнему держал в объятиях Флору и пристально всматривался в лицо своей возлюбленной. Фонарь на корме желтым светом четко обрисовывал ее высокий лоб, тонкий прямой нос, несколько припухлые губы. Обычно светло-серые глаза Анастасии сейчас показались ему более темными, строгими. Неужели добрая его матушка смогла сильно огорчить курскую дворянку…

— Что ты делала в Крыму полгода? — спросил он после долгого молчания.

— Уговаривала татар стать подданными российской императрицы.

— Они согласились?

— Как видишь.

— Теперь забудь про них навсегда! — Он сжал ее руку.

— Не получится.

— Почему?

— К середине июня я должна вернуться в Карасу-Базар. Светлейший князь Потемкин намерен провести татарскую присягу на Белой скале. Там будут все мои нынешние знакомцы. А их нельзя оставлять без присмотра.

— До июня у нас еще много времени, — заметил Козлянинов.

Дельфины, во множестве обитавшие в те времена в дикой, тихой и глубокой Южной бухте, начали ночную охоту за рыбой и устроили настоящий спектакль. Они совсем не боялись людей, приплывших в их дом, и отважно лавировали между кораблями. Они выпрыгивали из воды то по одиночке, то парами, то по очереди, друг за другом, образуя веселую карусель. Иногда они поднимались над водой почти вертикально и с любопытством разглядывали пришельцев. Иногда непуганые эти морские животные подплывали к самой поверхности, но выставляли из воды только спины и плавники на них и били мощными хвостами, вздымая тучи брызг. Обнявшись, Аржанова и Козлянинов наблюдали за необычным зрелищем до тех пор, пока полная луна, озарявшая бухту, не скрылась за облаками. Но какой подход найти к непреклонной Агриппипе Ферапонтовне, они все же не придумали…

На следующее утро Клокачев собрал на фрегате «Тринадцатый» совещание. Обсуждался вопрос о подготовке к особо торжественной церемонии, каковой виделась вице-адмиралу закладка нового российского города на Черном море. Господа штаб-офицеры и командиры кораблей предложили при производстве оной начать сразу четыре строения из камня. Первое — часовня во имя Святого Николая-угодника как знак ныне утвердившегося здесь православного воинства. Второе — дом командующего флотом недалеко от нее. Третье — кузница как начало будущего большого Адмиралтейства с доками, эллингами, мастерскими, складами. Четвертое — пристань в Южной бухте, чтобы баркасам и лодкам с судов подходить к берегу и швартоваться удобнее.

В экипажах одиннадцати парусников, пришедших в Ахтиар, состояло 1086 человек. На эту рабочую силу Клокачев и рассчитывал. Камень для зданий постановили брать на руинах древнего Херсонеса, кирпичи и черепицу делать из местной глины, коей на раскопах попадалось много, за деревом ездить в дубовые и сосновые леса, что стеной стояли километрах в двадати от гавани, по дороге на Бахчисарай. Пресная вода имелась в реке, которую русские назвали Черной и которая впадала в море возле Инкермана. Кроме того, матросам предстояло расчистить от мелкого дубняка холм, поднимающийся справа от Южной бухты, и проложить на нем первую городскую улицу — Екатерининскую.

Совещание у вице-адмирала длилось около двух часов. Аржанова вместе с матерью капитана бригадирского ранга терпеливо ожидала возвращения командора. Специально для них на верхнюю палубу юта вынесли плетеные кресла. Рассматривая окрестности, освещенные приветливым майским солнцем, обе дамы мирно беседовали. Тему для беседы Анастасия выбрала нейтральную: Крым и его география. Агриппина Ферапонтовна благосклонно внимала рассказу.

Наконец, Козлянинов возвратился на парусник.

С его прибытием все тут пришло в движение. Офицеры, свободные от вахты, поспешили в кают-компанию на командирский совет. Матросы принялись усерднее драить палубу, канониры чистить пушки, солдаты морской пехоты помогать тем и другим. Но солнце поднималось к зениту, и мысли об «адмиральском часе», или раздаче спиртного, мешали нижним чинам сосредоточиться на четком исполнении служебных обязанностей. Дым из трубы камбуза, возвышавшейся на баке, явственно доносил запах щей, сваренных из свежей говядины, и это тоже не способствовало рабочему настроению.

После обеда Тимофей Гаврилович предложил дамам составить ему компанию