от друга. Особенно хорош Джихангир, названный в память об умершем шехзаде (принце) Джихангире – сыне султана Сулеймана I. Это очаровательный семт с европейской архитектурой, тихий и зеленый. На его каменных лестницах, ведущих к Босфору, можно сидеть часами: пить вино, есть мороженое и смотреть, как город дышит и мерцает, словно крупная волшебная рыба; как он зажигает огни в сгущающихся восточных сумерках; как с наступлением ночи над черной водой, не разделимой с таким же черным небом, вспыхивают горы щедро разбросанного золота – это стамбульцы включают свет в своих домах.

В Джихангире вырос турецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Орхан Памук. Из окон его квартиры было видно Босфор, Девичью башню, берега Ускюдара и Фындыклы. «Все это я мог рисовать, даже не выходя из дома, – вспоминает Памук. – При этом я ни на минуту не забывал, что рисую не что-нибудь, а знаменитый на весь мир “вид Стамбула”».

Виды Стамбула всегда изумляли европейцев. Французский поэт и прозаик Жерар де Нерваль не стал исключением. В 1843 году, тяжело переживая смерть возлюбленной, Нерваль отправился в путешествие по маршруту Каир – Александрия – Сирия – Кипр – Родос – Измир – Стамбул. Вернувшись в Париж, он написал книгу «Путешествие на Восток» и посвятил целую главу городу на берегах Босфора. Одним из наиболее ярких впечатлений Нерваля стали прогулки по Пере. Он с удовольствием отмечает царящие тут радостное оживление и непреходящее праздничное настроение.

Через 35 лет после Нерваля Стамбул посетил итальянский публицист Эдмондо де Амичис. По итогам поездки он издал работу «Константинополь», где назвал Перу центром франтовства и удовольствий. Читая «Путешествие на Восток» и «Константинополь», можно понять, что с XIX века в Пере изменилось лишь название самого ильче и некоторых улиц – так, Гран-Рю-де-Пера после провозглашения республики переименовали в Истикляль (улицу Независимости). Все остальное – «блестящие магазины бижутерии, белья, кондитерские, французские и английские отели, читальные залы» Нерваля и «изящные кафе, театры, консульства, клубы, посольские дворцы» Амичиса – по-прежнему на своих местах.

Пера всегда представляла собой чуть ли не отдельную республику. Турецкий историк Мурат Гюль подробно описывает вестернизацию Галаты, достигшую расцвета в XIX веке, и называет ее шестым округом – согласно нумерации, принятой в османской столице.

Вестернизация османской Галаты имела глубокие исторические корни, идущие еще из византийской эпохи. Официально в Константинополе не существовало органов местного самоуправления. Все дела столицы находились в ведении эпарха (мэра), который подчинялся лично василевсу (византийскому императору) и назначался из числа его приближенных. Сохранившийся свод правил («Книга эпарха») свидетельствует о жесткой регламентации всех сфер общественной жизни Константинополя – начиная с торговли шелком и заканчивая организацией и проведением торжественных процессий.

Суровые правила, установленные эпархом, не распространялись только на иностранцев, которые имели особый статус. Представители купеческих корпораций Западной Европы (в первую очередь – венецианцы) не соблюдали византийские законы, не подвергались общепринятым санкциям и держали представителей при дворе василевса. Рядовые же константинопольцы не могли даже прислать к василевсу народных трибунов, как в Древнем Риме, – но данный пробел компенсировался наличием у них права на восстание. Это право не было зафиксировано письменно, однако горожане активно им пользовались. Они устраивали погромы, добивались увольнения ненавистных чиновников и свергали императоров.

Самоуправление османской Галаты было беспрецедентным для Высокой Порты. Власть делили между собой мюдюрь (глава муниципалитета) и меджлис (муниципальный совет). Первым мюдюрем стал начальник протокола министерства иностранных дел, кавалер ордена Почетного легиона Камиль Бей. Он посетил множество европейских городов и руководил организацией Османского павильона на Всемирной выставке в Париже (1856). Чиновник славился колоссальным трудолюбием и богатым административным опытом. Эти качества делали Камиля Бея идеальным кандидатом на должность главы муниципалитета шестого округа, а затем позволили ему стать настоящей легендой старого Стамбула.

Меджлис состоял из 7 человек: 2 греков, 1 армянина и 2 мусульман. Члены меджлиса избирались населением Перы из числа лиц, владеющих здесь недвижимостью и живущих в Стамбуле не менее 10 лет. В разные годы в муниципальный совет шестого округа входили известный орнитолог Амеде Аллеон, крупный коммерсант и филантроп Теодор Наум (в 1840-х годах он подарил городу оперный театр), а также знаменитый банкир и меценат по прозвищу «Ротшильд Востока» – Абрахам Камондо.

В 1860 году Камондо построил в Бейоглу мраморную лестницу гексагональной (шестиугольной) формы, с которой нельзя скатиться в случае падения. Лестница соединяла улицу Войвода с улицей Банкалар. На первой находилась элитная школа, где учились дети и внуки финансиста. На второй – банк, где работали старшие члены семейства Камондо. Европейцы узнали о необычной лестнице только в 1960-х годах – ее обессмертил в своих работах выдающийся французский фотограф Анри Картье-Брессон.[365]

Мюдюрю и меджлису помогали 4 иностранных консультанта. Их кандидатуры выдвигались муниципальными властями и утверждались Диваном – кабинетом министров Османской империи. Муниципальные власти шестого округа обладали обширной компетенцией, включая строительство и ремонт зданий, управление рынками и организацию вооруженных отрядов, призванных обеспечивать правопорядок. У Перы имелось все необходимое для автономного существования – в том числе собственный бюджет, почта, суд и тюрьма.

Благодаря привилегированному статусу к 1868 году Пера представляла собой город-государство в самом сердце османской столицы. Западные путешественники сравнивали шестой округ с купеческими республиками Европы. Подобно их свободолюбивым гражданам, обитатели Галаты регулярно выражали султану свое недовольство. Гюль приводит интересный факт: в Пере размер взимаемых государством налогов был гораздо ниже, чем в других районах Стамбула. Некоторые сборы и вовсе отсутствовали – немусульмане, находившиеся под защитой европейских посольств, просто отказались их платить.

Несмотря на западное влияние, камни Галаты дышат османской историей. Так, название одного из первых районов Бейоглу – Чукурджума – напоминает, что в XV веке тут совершил пятничный намаз[366] грозный завоеватель Константинополя, султан Мехмед II.[367] В течение сотен лет на узких, мощенных брусчаткой улочках Чукурджумы идет торговля. Постепенно бывший квартал старьевщиков превратился в крупнейший блошиный рынок Стамбула, где продается все – от грошовых вещей до антиквариата. По лавкам Чукурджумы нетерпеливо рыскал Кемаль, герой «Музея невинности» – еще одного романа Памука; здесь он воровал безделушки для своей возлюбленной.

История Бейоглу, как и история Стамбула в целом, пропитана насилием. Подтверждением тому – квартал Тарлабаши. Населенный изначально рабочими и старьевщиками, Тарлабаши разросся и стал частью Бейоглу. Но цены на жилье поднялись, бедняки уехали – и район облюбовали богатые евреи, ассирийцы, греки и армяне. Они открывали клубы, рестораны, ювелирные салоны – и быстро меняли облик старых исламских улиц. Герой романа Памука «Джевдет-бей и сыновья», хозяин скобяной лавки, неспроста жаловался, что в условиях подобной конкуренции мусульманам трудно заниматься торговлей.

Так продолжалось до 1942 года, пока турецкое правительство не обложило иудеев и христиан Бейоглу огромным налогом, который не могли заплатить даже преуспевающие коммерсанты. За неуплату налога немусульман отправили в трудовые лагеря Ашкале – за 1200 км от Стамбула. Потеряв своих веселых и деловых людей, процветающий Тарлабаши увял, как роза без воды. Квартал превратился в трущобы, заваленные мусором и населенные курдами, цыганами и выходцами из беднейших арабских стран. Они живут в полуразрушенных домах османского периода, торгуют наркотиками и промышляют кражами. Тарлабаши собираются сносить, но пока известный криминальный район в центре Стамбула – в нескольких минутах ходьбы от площади Таксим – продолжает существовать.

Однако вернемся к главному зданию Бейоглу – Галатской башне. После падения Константинополя в 1453 году она служила маяком, пожарной каланчой, обсерваторией и тюрьмой, но преимущественно была просто символом города. В 1638 году инженер-изобретатель Хезарфен Ахмед Челеби перелетел с крыши башни на азиатский берег Босфора на самодельных крыльях – за что получил прозвище «турецкий Икар» и вошел в историю как один из пионеров авиации.

Османский путешественник XVII века Эвлия Челеби повествует об этом выдающемся событии в «Книге путешествия». Сначала Хезарфен Ахмед тренировался в районе Окмейданы. Потом, когда султан Мурад IV смотрел из дворцового окна на Сарайбурну,[368] инженер слетел с верхушки Галатской башни и приземлился на площади Доганджилар в Ускюдаре. Потрясенный султан подарил Хезарфену Ахмеду мешок золотых монет, но позже счел его крайне опасным человеком, способным на что угодно, – и сослал в Алжир. Башня долгое время использовалась в качестве портового